Сейчас был именно такой случай. Еще в компьютерном центре, видя, что Боча и компания погружены в «Кваку», он быстро вывел на принтер весь файл. Потом подозвал Бочу, в очередной раз извинился за свой профанизм и спросил: может ли тот с гарантией стереть директорию из памяти машины? «Ты же уже все стер», — удивился Боча, недовольный, что его оторвали от решающего этапа вечерней битвы. Но старый друг заставил чуть ли не матерью поклясться, что это так, и удивленный Боча даже начал расспрашивать его: может, ему после визита отправить жену с детьми в Самару?
«Не надо. Если ты ничего не видел, то значит все в порядке. Надеюсь, нынешний “Quake” тебе удался. Что же касается меня — извини, когда-нибудь в следующий раз…».
Сейчас перед Алексеем на столе лежали листки бумаги. Рядом стояла бутылка «Бифитера» и двухлитровка тоника. Юля, только что окончившая чтение, курила. Ее правая рука чуть-чуть подрагивала, и струйка дыма неровно поднималась к потолку.
— Не верю, — наконец сказала она.
— Придется поверить. Иначе следует, что депутата Госдумы полгода назад прирезал маньяк только ради того, чтобы я сегодня вечером расшифровал дискету, стащенную у трупа. Если кто-то хотел, чтоб информация вышла в свет, не стал бы ждать шесть месяцев, пока я не раскрою тайну у своего приятеля за пять бутылок пива.
— Тогда я абсолютно ничего не понимаю, — Юля плеснула в стакан джин. Тоником она его разбавлять не стала.
— Понимать придется все равно. Лично я представляю ситуацию следующим образом. Ивченко был одним из приближенных Дуба.
— Кого? — спросила Юля.
— Дубинского. Этот москвич, думаю, в представлении не нуждается. Судя по всему, покойный имел доступ к информации, о которой имели понятие, дай Бог, десять наших соотечественников. Ивченко набросал план для шефа. Ты заметила такой момент в начале: «Между началом июля и серединой сентября следует ждать крупную финансовую ж…»?
— Значит, эти миляги еще в феврале 98-го думали о том, о чем я узнала лишь семнадцатого августа, — отметила Юля.
— Ко мне относится то же самое. Но главное — вывод. «На кампанию типа “Голосуй!” денег может не хватить. Значит, она не нужна».
— Дуб хотел отменить те президентские выборы и не успокоится перед новыми? — удивилась Юля.
— Похоже. Хотелось бы думать, что речь идет о гигантской подставе. Но против фактов не попрешь. А факты таковы. На ближайшие месяцы нашему городу предстоит немало интересных моментов. Создание двух мощных конкурирующих блоков. Под конец выяснится — в них ребятки с одной грядки. Четверть подписей окажется поддельными, но это выяснится лишь по окончании. Самое же главное — аккомпанемент. Сперва планируется грохнуть трех-четырех депутатских помощников, причем, от всех крупных партий. Потом пару политиков покрупнее. Отдельный пункт — «вандализм мирового значения». Кстати, прямо так и написано. Дальше пояснение — взрыв в Эрмитаже. То есть, история покруче, чем с «Данаей». Правда, у нашего Ивченко хрущевский взгляд на культуру, и он настаивает, чтобы осколочная хлопушка сработала в зале с импрессионистами. Дать реставраторам работу на пару лет, а телеканалам — тему на два месяца.
— Бред, — выдохнула Юля.
— В теории — да. А представь, как вышло бы на самом деле. Ну, и главный пункт. Операция «Николаев». Я думаю, понятно всем. Она должна состояться между первым и вторым туром.
— А какая конечная цель? — поинтересовалась журналистка.
— Судя по всему, Дуб хочет покончить с избирательной системой в России. Конечно, здесь это не говорится, но я понял так, что ему не хватит денег на президентскую кампанию. Проще, если введут некий «Совет выборщиков» из депутатов и министров. Когда подведут итог таких «выборов», сразу станет ясно, кто из наших партийных политиков работал за идею, а кто — на Дуба. Думаю, будет немало сюрпризов.
— Ну, а что дальше?
— Не знаю, — пожал плечами Нертов. — Пока могу сказать одно. Во-первых, это сунуть в стол я не смогу. А во-вторых, теперь мне очень хочется познакомиться с охотниками за органайзером.
«Да пошли вы все на…» — как заклинание, повторял про себя Николай Иванов, ведя свой автомобиль от больницы к дому Нертова.
Если уж день начался паскудно, то не удивительно, что так же он и продолжится. Сначала Арчи вдрызг переругался с Алексеем, который явно полагал, что центр вселенной — Нина Климова, и все напасти только из-за ее акций. Бывший оперативник пытался облагоразумить друга, говорить, что отрабатывать следует и другие версии. Например, никто не удосужился просчитать линию шофера, управлявшего злополучной машиной. А вдруг, это именно он «кинул» каких-нибудь кредиторов, за что и получил бомбу под сиденье, а Нина с Митей пострадали случайно? Вдруг именно водителя хотели убить и, кстати, успешно, так как от парня остались лишь одни ошметки?
На этот пассаж Алексей что-то начал кричать о презумпции вины, мол, нельзя же подозревать каждого водителя или дворника в «кидках», отводя тем самым подозрение от убийц Нины. Когда же Арчи попытался возразить, дескать, ты сам предполагаешь эту вину, только в другой плоскости, а умысел-то убийцы мог быть направлен совершенно не в ту сторону, юрист обиделся окончательно. Он заявил, что все равно будет искать тех, кого считает нужным. А всякие умники, пусть даже бывшие опера, пусть занимаются, чем душе угодно.
Николай, рассерженный упрямством друга не меньше, чем тот возражением о «презумпции вины», подлил масла в огонь, заявив, что с такими нервами, как у Алексея, ни то, что охраной людей заниматься не следует, но нельзя сторожить даже кроликов. И вообще, не следует близко ни к чему подходить, где хоть капля выдержки нужна.
— А я подойду! — яростно возразил Нертов. — Я уже сейчас отправляюсь в Дом прессы. И там, кстати, получу нужную информацию. А ты занимайся, чем знаешь. Только не умничай…
В результате (о чем Николаю еще не успела похвастаться Женевьева) Нертов ввязался в драку с малолетними «рыбками». Сам же сыщик, предварительно наведавшись в свое агентство и надавав кучу указаний подчиненным, отправился в больницу, куда доставили пострадавших от взрыва.
Бывший оперативник хотя и мало, но надеялся, что сумеет выяснить в приемном покое и у кладовщиц судьбу вещей погибшего шофера. Конечно, было вероятно, что эти вещи давно забрали на экспертизу или попросту выкинули, но при нынешнем разгильдяйстве шанс оставался — всю верхнюю одежду могли отдать в больничную дезинфекцию или, еще проще, просто хранить в мешках «до выздоровления». Тогда, глядишь, в кармане остатков шоферской куртки и обнаружится записка наподобие: «В моей смерти прошу винить дядю Хренькина».
В такую удачу верилось с трудом, но в любом случае в документах приемного покоя должны сохраниться сведения о личности погибшего, если у него, конечно, были с собой хотя бы водительские права. Впрочем, эти сведения легко можно получить и в «Транскроссе», но ни сам Нертов не удосужился этим заняться, ни сыщикам не поручал, а Николаю идти на поклон в фирму не хотелось. Но, рассчитывал руководитель сыскного агентства, еще более вероятно, что в больнице могли сохраниться сведения о родственниках, приходивших за вещами покойных. Если же у шофера была любознательная родня, то и она вполне могла поинтересоваться гипотетическим «дядюшкой Хренькиным», а это — очередной шанс.