– Да, Игнатьев, тебя только за смертью посылать. Бессмертие нам будет обеспечено.
Семён с чувством тряхнул головой в поклоне, как актёр после спектакля, сочтя реплику химички за похвалу, и с достоинством сел.
Марию Александровну от такой трактовки её замечания слегка перекосило, но она все же совладала с собой и почему-то решила не исправлять его ошибочное мнение.
– Открыли учебники на странице семнадцать. Мухтаров мечтает выйти к доске?
Абай чуть не выронил смартфон, всем своим видом показывая несогласие.
– Тогда вынул морду из телефона и начал слушать, – энергично напутствовала его химичка.
Мухтаров торопливо спрятал телефон в сумку и затаился над учебником.
Химичка подошла к доске. Кусочек мела в её руке яростно стучал, сыпля крошками, как искрами. Казалось, она вела незримый бой, и мел был её шпагой. Ленка так засмотрелась на виртуозное фехтование, что совершенно перестала искать смысл в формулах.
Сашка пихнула её локтем и трагически прошептала:
– Это надо записывать. В учебнике такого нет, а она потом спрашивать будет.
Ленка бросилась торопливо фиксировать откровения, в очередной раз недоумевая по поводу странной любви учителей давать под запись то, чего нет в учебниках.
На перемене подкатила Ерчева. Свита, в явном предвкушении представления, подтянулась следом и распределилась вокруг. Сашка по обыкновению занялась сумкой.
– Савина, кажется, я предупреждала тебя.
– О чём? – Ленка даже удивилась. В последнее время и так сидела мышкой, голову от тетради не поднимала.
– Не прикидывайся дурой. Хотя тебе это даже идёт, – ехидно расплылась в улыбке Алина и покосилась на свиту, губкой впитывая одобрение.
– Ерчева, ну чего ты привязалась? Или объясни толком, в чём дело, или иди куда-нибудь уже.
– Видите, девочки. Я же говорила, что она будет всё отрицать.
Свита негодующе зашепталась, делая большие глаза и морща напудренные лобики. Алина по-дирижёрски махнула рукой, понижая звук. Девчонки дрессированно умолкли.
– Значит, так, Савина. Я назначаю тебе три дежурства подряд. Понятно?
– Что? – опешила Ленка. – Это в честь какого праздника?
– Так. У нас сегодня суббота, – Ерчева с удовольствием распахнула свой журнал. – Вот. Значит, в понедельник, вторник и среду у нас будет дежурить Савина.
Она сделала несколько пометок и захлопнула тетрадь, расцветая от счастья прямо на глазах.
– Нет, – твёрдо сказала Ленка. – Я буду дежурить, когда подойдёт моя очередь. И не раньше.
– Ты что? – изумилась Алина.
– Я твои капризы исполнять не буду, – ласково пояснила Ленка.
Ерчева открыла рот, но ни одного словечка не просочилось, только челюстью позагребала, как рыба на берегу Свита тоже молчала, но в этом молчании ощущалось плохо скрываемое удовольствие от лицезрения выяснения отношений.
– Савина! – тоненько пискнула Алина, наконец выдавив из себя нечто членораздельное. – Я староста, я здесь решаю.
– А самодурство тоже входит в твои обязанности?
– Ты… – Она в полном ошеломлении умолкла.
– Иди уже, Ерчева. Найди себе другого козла отпущения. Вон смотри, – она кивнула на нахохлившуюся свиту, – сколько их у тебя. Каждая в лепёшку расшибётся, чтобы любую твою блажь выполнить.
– Ты не можешь отказаться, – Алина прижала к себе тетрадь, словно пытаясь укрыться за ней, как за щитом. – А то…
– Что? Проведёшь ещё одну воспитательную беседу? Как страшно.
– Хорошо, Савина, – Ерчева сжала губы в ниточку– Поговорим с твоими родителями. Надеюсь, им будет очень интересно узнать о разносторонних интересах их дочери.
Ленка поморщилась. А вот это было зря. Эффект от появления здесь матери будет прямо противоположным. Цунами родительской любви сотрёт школу до основания. Учителям мало не покажется. Мать не терпела несправедливость в любых формах и сражалась с ней по-мужски беспощадно и до полной победы.
И какой из этого вывод? Снова война и новая школа? А ведь только уже начала обвыкаться здесь. Конечно, и тут уродов хватает, но лучше знакомые уроды, чем незнакомые. Так что нужно срочно оградить мать от лишней информации.
– Не надо родителей, – понурилась Ленка.
Ерчева мгновенно приободрилась, сочтя это за капитуляцию.
– Ещё как надо! – победно вздёрнула подбородок. – Хотя, должна признать, это крайняя мера. Но если ты готова к сотрудничеству, то мы не будем настаивать на вызове родителей в школу.
– Теперь это так называется? Сотрудничество? – усмехнулась Ленка. – Забавно.
– Не вижу ничего смешного, – скривилась Алина. – Итак, три дня подряд ты моешь полы. Ясно?
Ленка выразительно посмотрела на неё и предпочла промолчать, боясь, что дальнейшая дискуссия на эту тему лишь спровоцирует молниеносный блицкриг в исполнении матери.
Удостоверившись, что её приговор больше не оспаривают, Ерчева в сопровождении свиты, явно получившей удовольствие от представления, величественно удалилась.
– Как же она меня достала! – Ленка отодрала Сашку от сумки. – Только не пойму, чем на этот раз вызван этот педагогический рецидив?
– Я тоже думаю, что за такое не наказывают, – согласно кивнула Сашка. – Хотя ты их в Контакте здорово размазала. Мне понравилось.
– Покажи! – Ленка потянулась к её телефону.
Сашка испуганно шарахнулась в сторону, спасая имущество.
– Да нету там ничего. Удалили всё.
– А что было?
– Ну там кто-то написал под ником «юродивая» и с твоей фоткой. Я думала, что это ты.
– Что написал?
– Ну… – Сашка покраснела. – Ну ты их так отделала. Ой, прости, не ты. Короче, ты, то есть… Ну кто-то каждый коммент под твоим прайсом так откомментировал, что я чуть со стула не упала, когда читала. Мат просто трёхэтажный.
– Это не я, – поморщилась Ленка. – Мои познания в русском матерном очень скудны. Данный вид словотворчества меня совершенно не привлекает. Но сейчас меня интересует другое. У меня появился поклонник, защищающий мою честь, или это проделки мелкого пакостника?
– Кого? – озадачилась Сашка.
– А не бери в голову. Есть некоторые личности, которые любят портить другим жизнь. Но ничего, разберусь.
Сашка рассеянно кивнула, настигнутая неожиданно возникшей идеей, и, придвинувшись ближе, зашептала:
– Про Ерчеву нужно Русалке сказать.
– Зачем?
– Этот произвол так оставлять нельзя. Пойдём прямо сейчас, время ещё есть.
Видеть, а тем более говорить с Русалкой категорически не хотелось. Но Сашка так горела желанием осадить старосту, что отказать ей было не то чтобы трудно, а немилосердно.