– Посидеть? – не поняла Ленка.
– Нет. Мы хотим вместе жить. Я, Настя и Оксана.
– А спать где будешь? – почему-то разочаровалась Ленка.
– Можно раскладушку взять у дежурной, – выпалила Маша, воспринимая вопрос как разрешение. – Мы уже договорились.
– Самостоятельные вы мои, – вздохнула Ленка. – Понимаю, с такой старушкой, как я, тебе неинтересно.
– Да ты что! – возмутилась Маша. – Ты самая-самая хорошая. С тобой очень интересно. Мы на тебя равняемся.
– Ага, то-то я смотрю, вы такие ровненькие, – усмехнулась Ленка. – Ладно, иди. Только чтобы порядок был.
– Ага! – радостно пискнула Маша и умчалась.
Неожиданно оставшись в одиночестве, Ленка сдвинула кровати и, улёгшись поперёк, включила телевизор.
Но было почему-то скучно и неспокойно. Отзвонившись завучу и отчитавшись об успешном размещении в гостинице, она пошла навестить подшефных.
Оказалось, что те в полном составе благополучно уместились в номере трёх подружек, живописно рассредоточившись на всех свободных плоскостях, и дружно работали челюстями, подъедая домашние припасы.
Для Ленки тут же освободили стул и щедро угостили вкусняшками. Увильнуть от угощения не удалось, да Ленка не особо-то и старалась.
После застолья, чтобы не мешать явно намечающимся посиделкам, Ленка деликатно попрощалась. Бандерлоги опечалились и тут же устроили обнимашки, словно уже и не чаяли больше увидеться.
Ленка, невзирая на просьбы взять с собой килограмма два гостинчиков, отказалась от всех вкусностей и вырвалась в коридор.
Там задумчиво прогуливался Анатолий. В куртке и с сумкой.
– Как дела? – Он так стремительно обратился к ней, что Ленка от неожиданности чуть не отпрыгнула в сторону.
– Нормально. А что?
– Лена, тут такое дело, – начал он. – Позвонили однополчане. Боевые друзья. Они сейчас в Москве. И тоже проездом. Могу я отбыть на встречу с ними? Как думаешь?
– А это надолго? – растерялась Ленка, пугаясь перспективы остаться одной.
– Планируем до завтрашнего утра. Завтра в семь ноль-ноль буду здесь. Так что решение за тобой. Как скажешь, так и будет.
Лишаться его опоры было боязно, но и не пустить на встречу боевых друзей такого хорошего человека тоже было как-то не по-людски. Да и что, в конце концов, могло случиться ночью?
– Идите, – уверенно кивнула она. – Деток разместили. Перед сном ещё раз пройдусь, пожелаю спокойной ночи.
– Уверена? Я не хочу тебя подвести. Если есть хоть малейшее сомнение, я останусь.
– Да что вы. Идите и не переживайте. Мелкие ещё поорганизованнее меня будут.
– Да, они молодцы, – он залучился тёплой улыбкой. – Удивительно сплочённые дети.
– А знаете, – в порыве душевной щедрости предложила Ленка: – Можете завтра не торопиться. Мы же будем на экскурсии весь день. Так что приходите ближе к вечеру.
– Думаешь? – Он взглянул на часы. – Что ж, такой вариант даже предпочтительнее. Хорошо, встречаемся завтра в двадцать ноль-ноль.
И Анатолий отбыл на встречу боевых товарищей.
Ленка вернулась в свой номер. Постояла у окна, рассматривая потоки автомобильных огоньков. Взбодрила чахлые подушки и забралась на кровать. А потом как-то незаметно для себя уснула под включённый телевизор. Проснулась она около двенадцати. Желать доброго сна бандерлогам было поздновато, но Ленка всё равно пошла их проведать, уверенная, что детки не могли так рано угомониться.
Только все семь дверей были заперты. Ленка тихонечко поскреблась, в надежде, что её услышат, но, видимо, детки вопреки всем ее опасениям всё же легли спать. Никто не отозвался. Успокоенная, Ленка пошла к себе.
Дежурная, блондинка в строгом платье, заметив её променад по коридору, подошла и протянула какой-то пакет:
– Ваши забыли. Оставили у дверей.
– Спасибо, я обязательно передам.
– А вы что с ними не поехали? – с любопытством поинтересовалась она. – Ночная Москва очень красивая.
– Что? – У Ленки подогнулись колени. – Они уехали?
Но у дежурной замурлыкал телефон, и она, утвердительно кивнув Ленке, пошла к своему столу, перейдя на сюсюкающий тон, каким обычно говорят с маленькими детьми.
Переполненная жуткими предчувствиями, Ленка побежала к регистрационной стойке. Так и есть, все ключи от номеров висели на своих местах.
– Куда они ушли? – бросилась она к пожилому скучающему администратору с живописной гривой седых волос, тыча ему в лицо свой паспорт для подтверждения личности.
– К сожалению, я только заступил на смену, – он профессионально улыбнулся, сверкнув вставными зубами, и ловко увернулся от документа. – Что-то случилось?
– Нет, – Ленка попыталась изобразить спокойствие. – Видимо, мы просто разминулись.
– Бывает, – величественно кивнул он.
– Может быть, они записку для меня оставили?
– Сожалею, – скосил он глаза куда-то вниз, – но для вас ничего нет. Могу ли я вам ещё чем-нибудь помочь?
– Дайте мне ключи от их номеров, – она сбивчиво перечислила нужные цифры.
Администратор с тяжким вздохом взял у неё паспорт, мужественно неся бремя своих должностных обязанностей. Надел очки. Тщательно сверился с данными в компьютере. Уложил очки в футляр. И лишь после этого крайне медленно, с манерностью вышколенной прислуги, выдал ключи.
Ленка сгребла их со стойки и помчалась обратно. Открывала номер за номером. Везде одна и та же картина: идеальный порядок и пустота.
Бандерлоги исчезли.
Все до единого.
Ленка металась по своему номеру, вновь и вновь вспоминая минувший день. Что она просмотрела? Что не услышала? Ведь было же что-то! Не могли они случайно исчезнуть. У них всегда всё по плану.
Но как они могли уйти и ничего не сказать ей? Как? Вопрос, конечно, риторический. Значит, она для них пустое место. Просто ступенька на пути к цели. Они же такие рациональные, такие целеустремлённые. Перешагнули и пошли дальше. Сбежали к своей неведомой тайне, отключив мобильники и вынеся её за скобки, как ничтожный элемент уравнения, который ни на что не влияет, но красиво смотрится в цепочке переменных.
И что теперь делать? Искать? Звонить в полицию? В школу? Родителям?
«Анатолий!» – вдруг спохватилась Ленка Он где-то рядом. Он обязательно поможет. Она торопливо схватила телефон и дрожащим пальцем ткнула в кнопку быстрого набора.
Телефон выдал до боли знакомую фразу: вне зоны доступа.
Ленка осела на пол и обняла колени руками. Мыслей не было. Хотелось бездумно таращиться на узор линолеума в отчаянной надежде, что всё вдруг само собой изменится, и непременно в лучшую сторону. Сгинет в ночи, как дурной сон.