Кинув в рюкзак учебники, она сбегала к окну проверить погоду. К большому сожалению, просветов среди туч не наблюдалось. Прискорбно, но не фатально. Ленка ухватила зонт-трость и помчалась по лестнице.
На крыльце, резво набрав скорость, она чуть не сбила с ног Вересова. Тот, видимо не дождавшись выходящих из подъезда, прятался от проливного дождя под козырьком, промокший и грустный, как потерянный щенок.
– Чего припёрся? – хмуро поинтересовалась она. – Да ещё без зонта.
– Я тут подумал, – он всё равно счастливо заулыбался ей, не обращая внимания на холодный приём. – Может, не будешь отказываться от бандерлогов?
– Не начинай, а? – Ленка открыла зонт. – Ты в школу идёшь? Или у тебя другие планы?
– Иду, – он отважно шагнул под дождь.
Но Ленка догнала, всучила ему зонт и пошла рядом.
– Я должна отказаться от шефства.
– Почему?
– Так будет правильнее.
– Но они же попросили прощения. Теперь всё будет путём.
– Да ничего не будет. Я не смогу им больше верить. Неужели это так трудно понять?
Вересов неожиданно остановился, и Ленка с разбегу выскочила под дождь. А он, словно не замечая, что оставил её без крыши над головой, уставился на неё с такой скорбью, что ей стало невыносимо жалко себя.
– Это ты не понимаешь, – он, спохватившись, подбежал, укрыл зонтом. – Ты потом об этом всю жизнь жалеть будешь. Ведь самое поганое – это когда уже ничего нельзя исправить.
– Вот ещё. Не буду я ни о чём жалеть. И не стой столбом, а то в школу опоздаем.
Он послушно зашагал вперёд.
– Ленка, они же маленькие, глупые, а ты мудрая. Не нужно их так казнить.
– Вот же привязался, – поморщилась Ленка. И удрать некуда, не оставлять же его без зонта. Промокнет, заболеет, и мучайся потом.
– Я на них в автобусе насмотрелся, пока мы домой ехали. Они очень переживают и всё осознали. Ленка, они так горюют, что тебя подставили. Ты просто не представляешь.
– Осознали, – хмыкнула она. – Рада за них. Значит, повзрослели.
– Ты только не торопись с отказом, – попросил он. – Пожалуйста. Пусть всё уляжется. А уже потом и решишь.
– Сомневаюсь, что передумаю. Да и от меня сейчас ничего не зависит. Как директрисе всё расскажу, так меня и выпрут из шефов.
– А ты не говори. Я с Анатолием перетёр эту тему. Он мужик толковый и на нашей стороне. Кстати, он тоже считает, что ни к чему внутренние дела сообщать администрации. Это должно остаться между тобой и бандерлогами.
– Я должна рассказать! – Она упрямо поджала губы. – Мне доверили детей, а я не справилась.
– Ну вот что ты такая прямолинейная, а? – огорчился гот. – Нужно же не только о себе думать.
– Я обо всех и думаю.
– Нет. Сейчас тебя заботит только жалость к себе.
Ленка, кипя от возмущения, остановилась. Ей хотелось наорать на него, доказать, что он неправ, что всё не так просто. Вересов стоял рядом, понурившись, как перед казнью, на которую шёл добровольно. И неожиданно её злость прошла.
– Всё как-то не было времени поблагодарить тебя, – сказала она тихо. – Спасибо, что помог найти детей. Без тебя я бы не справилась.
Он удивлённо посмотрел на неё, явно ожидавший выволочки за намёк на жалость.
– Не за что. Каждый бы на моём месте так поступил.
– А вот тут ты глубоко ошибаешься, – тяжко вздохнула Ленка. – Не каждый.
– Так что ты надумала?
– В знак уважения к твоим заслугам в поисках бандерлогов, я перенесу разговор с директрисой на субботу.
– Может, совсем отменишь? – явно наглея, поинтересовался он.
– Нет! – крикнула Ленка и бросилась под дождь.
Промокла она не сильно, до школьного крыльца было рукой подать, но кеды успели хлебнуть водицы из лужи и теперь неприятно холодили пальцы.
Она бегом поднялась по лестнице и зашла в кабинет. Сашка, уже сидевшая за партой, обрадованно засопела и взволнованно принялась натирать очки.
– Привет! Как съездила?
– Привет, – Ленка уселась на стул и обвела взглядом до боли знакомые предметы вокруг. – Было весело и интересно.
– Завидую, – она нацепила очки и с горячим интересом уставилась Ленке в лицо. – А у нас полный штиль. Никаких событий.
– Ну и хорошо.
– Хотя нет, одно есть. Правда, не школьное, – Сашка кисло скривилась. – Алине маман щенка купила. Так она уже задолбала всех его фотками.
– Рада за неё, – Ленка покосилась на королевскую половину Так и есть. Ерчева, разомлевшая от исполнения давней мечты, смотрела в пространство и улыбалась сама себе.
Как странно: все эти добрые письма, школьные тревоги и даже злостный доброжелатель – всё отодвинулось куда-то далеко и теперь казалось таким несущественным. Даже удивительно, как она могла из-за этого так переживать?
Прогулочным шагом приковылял Вересов и кинул мокрый зонт Ленке на парту. Ленка сердито скинула зонт на пол и, зверски выдрав несколько листов из тетради, принялась промокать воду со стола.
Гот, заметив что натворил, сбегал за тряпкой для доски.
– Я как-то не подумал, – он виновато попытался исправить содеянное, размазывая воду и мел по парте.
– В следующий раз думай, – буркнула Ленка.
– Клоун, шёл бы ты отсюда, – поднялась со стула Сашка, угрожающе полдягивая к себе сумку. – А то щас в лоб получишь.
Вересов, покосившись на тяжеловесное орудие воспитания, благоразумно вернулся на своё место.
Со звонком влетел в класс сероглазый и, отыскав взглядом Ленку, просиял улыбкой, но подойти не успел. Зашла Русалка.
Класс ахнул. Светлана Сергеевна преобразилась кардинально. В кабинет вошла энергичная незнакомка в тёмносинем костюме, с короткой эффектной стрижкой. Она словно скинула десяток лет без этого уродливого пончо.
И фигура у неё оказалась вполне приемлемых объёмов и совершенно приятных пропорций.
– Светлана Сергеевна, у вас сегодня праздник? – осмелился нарушить благоговейную тишину Алекс.
– С чего ты взял? – с деланым равнодушием зашуршала бумагами на столе Русалка, но было заметно, что ей приятно и это внимание, и это одобрение.
– А вам идёт, – бесстрашно продолжил Троицкий.
– Может быть, ты выйдешь к доске, и мы это обсудим? – заинтересованно глянула на него классная.
– Неа, – сползая под парту, промямлил Алекс. – Я уж как-нибудь тут.
– Вот и хорошо. Вернёмся к теме урока.
Ленка до самого звонка гадала, чем вызвана такая перемена. Неужели отец всё же пригласил её на свидание? И что дальше? Детская любовь вдруг вспыхнула, озарив два одиночества? Значит, клановая вражда умерла? Или это только передышка?