Китти колеблется. Это случается все чаще. С новыми людьми ей приходится решать: будет она Китти или Кэтрин.
– Кэтрин.
– Но все зовут тебя Китти?
– Все, кто знает меня, – произносит Китти. – Ты же можешь называть меня Кэтрин.
Глаза Питера загораются.
– А ты крепкий орешек, – говорит он с восхищением, которое Китти игнорирует, но продолжает мельком на него поглядывать. Он оказывает подобный эффект на людей. На девушек. На женщин.
Мы молча проезжаем свой район. Наконец Китти говорит:
– Итак, кто ты?
Я посматриваю на Питера, он же смотрит прямо перед собой.
– Я Питер. Парень, э-э твоей сестры.
У меня отвисает челюсть. Мы ничего не говорили о том, чтобы лгать своей семье! Я думала, мы будем притворяться только в школе.
Китти замирает в моих руках. А затем поворачивается, чтобы взглянуть на меня, и орет:
– Он твой парень? С каких пор?
– С прошлой недели, – по крайней мере, это правда. Отчасти.
– Но ты ничего не говорила! Ни одного поганого слова, Лара Джин!
Я произношу автоматически:
– Не говори «поганого».
– Ни одного поганого слова, – повторяет Китти, качая головой.
Питер лопается от смеха, а я бросаю на него неодобрительный взгляд.
– Все произошло очень быстро, – предлагает он. – Едва было время рассказать кому-нибудь…
– Разве я с тобой разговаривала? – рявкает Китти ему в ответ. – Нет, не думаю. Я разговаривала со своей сестрой.
Глаза Питера становятся огромными, и я вижу, как он старается сохранить невозмутимый вид.
– Марго знает? – спрашивает она меня.
– Еще нет, и даже не смей говорить ей, пока я не скажу.
– Хм. – Кажется, Кити это немного приободрило, потому что для нее большое дело – узнать что-то первой, раньше Марго.
Мы подъезжаем к зданию начальной школы, и, слава богу, автобус все еще на стоянке. Дети выстроились в очередь. Я с облегчением делаю выдох, который сдерживала всю дорогу. Китти освобождается от моих объятий и выпрыгивает из машины.
– Хорошо провести время на экскурсии! – кричу я.
Она оборачивается и с упреком указывает на меня пальцем:
– Я хочу услышать всю историю, когда вернусь домой! – с этим заявлением она убегает к автобусу.
Я снова пристегиваю ремень.
– Ммм, не припомню, чтобы мы решили рассказывать своим семьям, что мы пара.
– Она бы все равно узнала когда-нибудь, я ведь теперь ваш личный шофер.
– Тебе не нужно было говорить «парень». Мог бы просто сказать «друг». – Мы все ближе к школе, еще два светофора. Я нервно тереблю косу. – Ты уже поговорил с Женевьевой?
Питер хмурится.
– Нет.
– И она тебе ничего не сказала?
– Нет. Но уверен, что скоро скажет.
Питер мчит на стоянку и паркуется. Когда мы выходим из машины и направляемся ко входу, Питер переплетает свои пальцы с моими. Я думала, он отпустит мою руку, как только мы дойдем до моего шкафчика, но он тянет меня в противоположном направлении.
– Куда мы идем? – спрашиваю я.
– В кафетерий.
Я собираюсь возразить, но он успевает твердо сказать:
– Нам нужно больше тусоваться в общественных местах. Кафешка – это то, где наше представление разойдется на ура.
Джоша в кафе не будет – оно для популярных учеников – но я знаю, кто точно будет там. Женевьева.
Когда мы заходим внутрь, она сидит в окружении своих поклонников за обеденным столиком: Эмили Нуссбаум, Гейб и Даррелл из команды по лакроссу. Они все завтракают и пьют кофе. Должно быть, у нее есть шестое чувство, когда дело касается Питера, потому что она тотчас испепеляет нас взглядом-лазером. Я начинаю замедлять шаг, чего Питер, кажется, не замечает. Он направляется прямиком к столику, но в последнюю секунду я трушу. Я тяну его за руку и говорю:
– Давай сядем там, – и указываю на свободный столик в их поле зрения.
– Почему?
– Просто… пожалуйста. – Я быстро соображаю. – Понимаешь, было бы откровенно нелепо с твоей стороны притащить девушку к столу, после того как вы всего минуту назад разошлись. А так Женевьева сможет наблюдать издалека и удивляться еще дольше, – и, кроме того, я в ужасе.
В то время как я тащу Питера к столику, он машет своим друзьям и пожимает плечами, как бы говоря: «А что мне остается делать?». Я сажусь, и Питер усаживается рядом со мной, пододвигая мой стул ближе к своему. Приподняв бровь, он спрашивает:
– Ты так ее боишься?
– Нет.
Да.
– Когда-нибудь тебе все равно придется с ней столкнуться, – Питер наклоняется, снова хватает меня за руку и начинает выводить линии на моей ладони.
– Прекрати, – говорю я. – У меня от этого ползут мурашки.
Он бросает на меня обиженный взгляд.
– Девушкам нравится, когда я так делаю.
– Нет. Женевьеве нравится. Или она притворяется, что ей нравится. Знаешь, я тут поняла, что у тебя нет такого большого опыта в отношениях, как все думают. Всего лишь одна девушка, – я освобождаю свою руку из его и кладу ее на стол. – Все считают тебя большим ловеласом, когда в действительности ты встречался только с Женевьевой, а потом с Джамилой около месяца…
– Ладно, ладно. Я понял. Хватит уже. Они смотрят на нас.
– Кто? Твой столик?
Питер пожимает плечами.
– Все.
Я быстро оглядываюсь вокруг. Он прав. Все смотрят на нас. Питер привык к вниманию людей, а я нет. Такое забавное чувство – будто бы зудит кожа от нового свитера; это потому что никто никогда не наблюдает за мной. Будто я на сцене. И самое забавное и действительно странное – это не настолько неприятно, как казалось.
Я думаю об этом, когда встречаюсь взглядом с Женевьевой. Между нами возникает некая связь – «Я знаю тебя». А затем она отворачивается и что-то шепчет Эмили. Женевьева смотрит на меня таким взглядом, будто я лакомый кусочек и она собирается съесть меня заживо и выплюнуть косточки. А после этот тяжелый взгляд так же быстро исчезает, и она улыбается.
Я поежилась. Правда в том, что она пугала меня даже в детстве. Однажды я играла у нее дома, и Марго позвонила, чтобы позвать меня домой на обед. Но Женевьева сказала ей, что меня у нее не было. Она не давала мне уйти, потому что хотела продолжать играть в кукольный домик. Женевьева заперла дверь. Мне пришлось позвать ее маму.
На часах пять минут девятого. Скоро прозвенит звонок.