Я чувствую подступающие слезы и нарастающую панику внутри себя. Если она задаст мне еще один вопрос, то это будет слишком, и я расплачусь.
– Алло?
– Я все еще здесь, – говорю я срывающимся голосом. Знаю: Марго в курсе, что я сейчас расплачусь.
Она замолкает.
– Слушай, у тебя все еще есть время, хорошо? Я просто не хочу, чтобы ты слишком долго тянула и все хорошие места достались другим. Я беспокоюсь о тебе. Пока все отлично; у тебя все хорошо.
– Хорошо. – Даже одно это маленькое слово стоит усилий.
– А как все остальное?
Я начала этот разговор, желая поведать ей о Питере и обо всем, что со мной происходит, но теперь я просто чувствую облегчение, что между нами все эти мили и она не может видеть, что я творю.
– Все хорошо, – отвечаю я.
– Как Джош? Ты разговаривала с ним в последнее время?
– Не совсем, – говорю я. Я была настолько занята с Питером, что у меня действительно не было возможности.
МЫ С КИТТИ СИДИМ НА КРЫЛЬЦЕ. Она пьет свой корейский йогурт, а я, пока жду Питера, вяжу шарф для Марго. Китти ждет, когда выйдет папа: он сегодня подвозит ее в школу.
Мисс Ротшильд пока не выходила. Может быть, она сегодня приболела или вышла на пробежку позже, чем обычно.
Наши глаза прикованы к ее входной двери, когда по нашей улице проезжает микроавтобус и тормозит напротив нашего дома. Я прищуриваю глаза. Это Питер Кавински. За рулем желто-коричневого минивэна. Он высовывает из окна голову.
– Вы едете или нет?
– Почему ты разъезжаешь на этом? – окрикивает Китти.
– Не бери в голову, Кэтрин, – отзывается Питер. – Просто залезай.
Мы с Китти переглядываемся.
– Я тоже? – спрашивает меня Китти.
Я пожимаю плечами. Затем откидываюсь назад, открываю входную дверь и кричу:
– Папочка, Китти едет со мной!
– Окей! – кричит он в ответ.
Мы встаем, но как раз в этот момент из своего дома выбегает мисс Ротшильд в темно-синем костюме с портфелем в одной руке и кофе в другой. Мы с Китти радостно посматриваем друг на друга.
– Пять, четыре, три…
– Черт возьми!
Хихикая, мы бежим к микроавтобусу Питера. Я сажусь на пассажирское сиденье, Китти забирается назад.
– Над чем вы смеялись? – спрашивает он.
Я как раз собираюсь рассказать ему, и тут из своего дома выходит Джош. Он останавливается и наблюдает за нами секунду, прежде чем помахать. Я машу ему в ответ, а Китти высовывает из окна голову и кричит:
– Привет, Джош!
– Привет, – окликает Питер, наклонившись надо мной.
– Хэй, – говорит Джош в ответ. Затем садится в свою машину.
Питер тычет меня в бок и улыбается, а потом разворачивает автомобиль.
– Расскажите мне, почему вы смеялись.
Пристегивая ремень безопасности, я говорю:
– Примерно раз в неделю мисс Ротшильд бежит к своей машине и проливает на себя горячий кофе.
Китти добавляет:
– Это самая смешная вещь в мире.
Питер фыркает:
– А вы садисты.
– Что такое «садист»? – интересуется Китти. Она просовывает голову между нами.
Я оттесняю ее назад и говорю:
– Пристегни ремень.
Питер разворачивает машину.
– Это означает, что вид страдающих людей делает тебя счастливой.
– О-о. – Она тихонько повторяет про себя. – Садист.
– Не учи ее дурному, – говорю я.
– А мне нравится, – протестует Китти.
Питер отвечает:
– Видишь? Ребенку нравится. – Не оборачиваясь, он поднимает ладонь вверх, Китти наклоняется вперед и бьет по ней от всей души, давая «пять». – Эй, дай мне глотнуть того, что ты там пьешь.
– Он почти закончился, так что можешь допивать, – говорит она.
Китти передает напиток, и Питер выпивает одним залпом содержимое пластиковой бутылки.
– Вкусно, – произносит он.
– Он из корейского продуктового магазина, – сообщает ему Китти. – Их продают упаковками, и можно положить в морозилку, а если взять его на обед, то, когда будешь пить, он будет ледяным и холодным.
– Звучит круто. Лара Джин, захватишь для меня завтра утром один из них? За оказанные услуги.
Я бросаю на него злобный взгляд, и Питер добавляет:
– Я имею в виду поездки! Блин.
– Питер, я принесу тебе йогурт, – говорит Китти. – До тех пор, пока ты подвозишь меня в школу, и завтра тоже, – заканчивает Китти, а Питер жмет на гудок.
НА ПЕРЕМЕНЕ Я СТОЮ У СВОЕГО ШКАФЧИКА и пытаюсь заново заколоть свою косу, смотря в маленькое зеркальце, висящее на дверце.
– Лара Джин?
– Да?
Я выглядываю из-за дверцы и вижу Лукаса Крапфа, одетого в ярко-голубой свитер с V-образным вырезом и хаки каменистого цвета.
– Оно у меня уже какое-то время… Я не собирался ничего говорить, но потом подумал, возможно, тебе захочется вернуть его обратно, – он вкладывает розовый конверт мне в руку. Это мое письмо. Итак, Лукас тоже его получил.
Я забрасываю его в шкафчик, строю себе в зеркальце рожицу, а потом закрываю дверцу.
– Итак, тебе, наверное, интересно, в чем тут дело, – начинаю я. А потом тут же начинаю мямлить. – Это, ммм, ну, я написала его очень давно и.
– Тебе не нужно объяснять.
– В самом деле? Тебе не любопытно?
– Нет. На самом деле было очень приятно получить подобное письмо. Это такая честь для меня.
Я облегченно вздыхаю и оседаю, прислонившись к шкафчику. Ну почему Лукас Крапф настолько прав? Он знает, как сказать приятное.
А затем Лукас одаривает меня наполовину гримасой, наполовину улыбкой.
– Но дело в том. – он понижает голос, – ты же знаешь, что я гей, да?
– О-о, да, точно, – отвечаю я, стараясь скрыть разочарование. – Нет, я, безусловно, знала. – Что ж, Питер оказался прав.
Лукас улыбается.
– Ты такая милая, – говорит он, и я вновь воспряла духом. Потом он добавляет: – Слушай, не могла бы ты никому не рассказывать об этом? Я имею в виду, это уже известно, но не всем. Ты понимаешь, о чем я?
– Абсолютно, – отвечаю я суперуверенно.
– Например, мама знает, но отец только догадывается. Я не говорил ему напрямую.