– А знаешь, кого я хочу? Верблюда. Беда только в том, Аби, что в доме уже немало разных животных, и новых негде будет разместить.
Это было чистой правдой. У нас жили две собаки, Бейкер и Уолтер – первого привел сюда я, второй принадлежал Пэм. После смерти Гарри я поклялся, что не буду больше заводить собаку, во всяком случае, в обозримом будущем. Мне не хотелось снова испытывать горечь расставания. Но прошло три месяца, и я уже не мог выносить одиночества. Утро не было для меня утром без неторопливой долгой прогулки, а по вечерам невыносимо было приходить в пустую квартиру. Мне трудно было смириться с тем, что смеяться я стал раз в двадцать реже, потому что у меня не было собаки. В итоге я позвонил женщине, от которой получил в свое время Гарри, и попросил подобрать мне щенка с такой же родословной. Еще до того как мы познакомились, я жалел бедного пса, которому придется жить в тени Гарри, постоянно проигрывая в сравнении с ним. Но Бейкер прочно вошел в мою жизнь, не приложив к этому особых усилий. Умница? Я ничуть бы не удивился, если бы, вернувшись пораньше с работы, застал его за моим компьютером – он вполне мог развлекаться видеоиграми. Еще он был настойчивым, очень сильным и проворным. Небольшого роста – очевидно, родился последним в помете, – Бейкер тем не менее казался крупным и держался очень солидно, игнорируя почти все вокруг, кроме теннисного мячика. Пока он был маленьким щенком, у него имелась странная склонность к шарфам и перчаткам. Не раз и не два какая-нибудь симпатичная женщина, проходя мимо, наклонялась погладить Бейкера. Пока она ласково с ним заговаривала, ее шарфик нежданно-негаданно оказывался у него в зубах. Песик тянул шарф вместе с его обладательницей, постепенно затягивая этот изящный предмет туалета у нее на шее и заставляя женщину взывать о помощи.
Еще он был, мягко говоря, зубастым щенком, который игриво кусал все, что попадется на глаза: голые руки, закрытые брюками ноги, а однажды даже мой нос. Я не мог отучить его от этой привычки, невзирая на все старания. Тогда я пригласил специалиста-инструктора, и тот научил меня верному средству: нещадно оттрепал Бейкера по загривку, когда он цапнул его за руку. Прошло две минуты, пес смотрел на нас как на ненормальных, но исцеление свершилось.
Инструктор этот, Рэй, бывший морской пехотинец (он и держался так, будто только что выпустился из Кэмп-Лиджен [53] ), сказал тогда:
– У этого щенка многовато самомнения. Давайте быстренько разучим несколько команд.
Бейкер быстро научился выполнять команду «Сидеть!», хотя и относился к этому весьма скептически. Подчиняясь ей, он чуть ли не закатывал глаза. Труднее пошла команда «Лежать!»
– Такая поза в большей степени символизирует подчинение, – объяснял мне Рэй и одновременно тянул Бейкера за передние лапы, заставляя его лечь. – А этот пес, кажется, не слишком настроен подчиняться.
Потом мы вышли на улицу, чтобы отработать команду «К ноге!». Рэй надел на шею щенку узенький тренировочный ошейник, и пес бросил на него взгляд, полный искреннего возмущения. Щенок сел на тротуар и отказался идти. Рэй помахивал у него перед носом разными лакомствами. Бейкер полностью их игнорировал. Рэй двинулся вперед, радостно восклицая «К ноге!» и резко дергая Бейкера за ошейник. Тот ложился и не желал сдвинуться с места. Так продолжалось двадцать минут, а на следующей неделе доходило минут до сорока. Вообще-то я предпочитаю дрессировать своих собак сам, но мне было интересно, чем закончится эта затея Рэя. А закончилась она на углу Фэйрфилд-стрит и Мальборо-стрит, когда Рэй протянул мне поводок Бейкера. Предыдущие сорок пять минут тот упорно проводил на тротуаре лежачую забастовку, категорически отказываясь не только идти, но даже встать на ноги.
– Он дрессуре не поддается, – заявил мне Рэй. – За сегодня вы мне ничего не должны.
Шесть месяцев спустя мы случайно столкнулись с бывшим морским пехотинцем. Бейкер радостно трусил со мной рядом без всякого поводка, и Рэй, удивленно глядя на это, спросил:
– Как у вас получилось?
– Мне пришлось дрессировать пса, приноравливаясь к его скорости обучения, а не подгоняя его к нашей, – ответил я.
Уолтер во многом был противоположностью Бейкеру – крупный, красивый, но безмозглый – этакий Зуландер [54] собачьего мира. Он ни к чему не стремился, кроме постоянной ласки, которой домогался очень настойчиво. Ластился к случайным прохожим и томно стонал, когда его гладили. Ему нравились абсолютно все. Меня же он – уж не знаю, по какой причине – просто обожал, то есть постоянно путался под ногами или громко сопел, когда я пытался читать или писать.
Добавьте к перечисленному выше двух кроликов, которые жили в большой клетке на кухне, – они там непрестанно возились, поднимая страшный шум, и радостно хватали все съестное, что так или иначе к ним попадало. Девочки время от времени вынимали кроликов из клетки, чтобы подержать на руках и погладить, и тогда один из них, а то и оба неизбежно вырывались на свободу. Начиналась срочная операция по обнаружению и спасению – в последнем нуждались электрические и телефонные провода, которые были бы непременно перегрызены. Где-то еще в доме, как я понимаю, находились две лягушки.
И вот в этот перенаселенный мир Абигейл хотела добавить котенка. Все равно что сказать, будто в «Семейке Брэди» [55] было бы куда веселее, если бы режиссер добавил туда еще нескольких детей.
– Но дело в том, – возразила Абигейл, на удивление веселая и вовсе не обескураженная моим отказом, – что ты сам говорил: нам можно завести котенка.
Ну, это я уже слышал. Подобными выдумками я и сам пользовался не раз и не два.
– Я никогда не говорил, что можно завести котенка, – произнес я преувеличенно строго. – Наверное, я сказал: «Нам не хватает здесь только чертенка».
Абигейл, все также сияя, решительно затрясла головой. Что-то в ее поведении меня беспокоило, что-то такое, чего я не мог точно выразить. Возможно, та уверенность, с которой она держалась, несмотря на все мои возражения. Возможно, и то, что в свои девять лет она имела коэффициент умственного развития на пятьдесят баллов выше, чем у меня. А может, и то, что я начинал смутно припоминать какое-то обещание насчет котенка, довольно неудачно вырвавшееся у меня много месяцев тому назад. Нечто, чего я не мог точно сформулировать.
А возможно, меня беспокоило то, что Абигейл держала что-то в руке и не хотела мне показать – до поры до времени.
– Ты говорил, – настаивала Абигейл. – И даже написал. – Она протянула мне лист бумаги формата А4, в верхней части которого было написано: «Предъявителю сего дано право на одну кошку по своему выбору и в то время, которое предъявитель сочтет уместным». Под этой надписью было нарисовано нечто непонятное – я полагаю, кошка – такая, какой ее может изобразить дошкольник, впервые взявший в руки набор цветных карандашей. Под рисунком было написано: «Срок действия настоящего удостоверения истекает, когда предъявитель окончит старшую школу».