Простившись с Христиной возле ее подъезда, Макс отпустил такси. Он решил пройтись пешком, рассудив, что, возможно, прогулка поможет ему уснуть.
Подняв воротник куртки и сунув руки в карманы, он, сутулясь от холодного ветра, быстро пошел в сторону метро.
Приближалась ночь, и улицы почти опустели, фонари светили тускло, словно лампочки в чулане, и Максу на секунду показалось, будто он остался один на всем свете, нескладный человек, даже тень которого спряталась в темноте.
Один бог знает, как ему хотелось остаться у Христины, а еще лучше – отвезти ее к Волчеткиным, но делать этого было, конечно, нельзя по тысяче причин.
Он вздохнул, представив, как могли бы они сейчас пить чай в уютной кухне Анны Спиридноновны, а потом он бы… А потом он бы, скорее всего, бегал всю ночь по промозглым улицам, борясь с желанием войти к ней.
Утром он проснулся быстро, как от толчка, с тяжелой головой и колотящимся сердцем, и подумал, что видел страшный сон. И только полежав несколько минут, он вспомнил, что это не сон, и страшное случилось на самом деле.
Макс встал, умылся и заварил кофе, недоумевая, что сегодня его ждет обычный рабочий день, с обычными хлопотами и заботами.
Обычно он любил утро, любил завтракать в одиночестве, одновременно с едой читая газету и обдумывая планы на день. Алина никогда не поднималась вместе с ним, а домработница приходила позже, поэтому завтрак Макс готовил себе сам. Как правило, это была геркулесовая каша и один-два бутерброда.
Сегодня Макс ничего не хотел делать, но потом подумал, что неизвестно, как сложится день, быстро сварил овсянку и поел, не чувствуя вкуса.
Перед работой он заехал в клинику, но, видя утреннюю суету, постеснялся обращаться прямо в реанимацию и поднялся в ординаторскую хиругического отделения, решив навести справки у Колдунова. Макс привык быть честным с самим собой и понимал, что подобная скромность не в последнюю очередь вызвана тем, что он боится встречи с Христиной. Вчерашний вечер сблизил их, и Макс не хотел потерять это волшебное чувство.
Темпераментный Ян Александрович расхаживал по ординаторской, ругая кого-то, но, заметив Макса, сразу обратился к нему:
– Заходи, профессор! Не волнуйся, ночь прошла спокойно!
– Я слишком хорошо учился в медицинском институте, чтобы не волноваться.
– Да я понимаю, каково тебе сейчас, дорогой мой профессор! – Колдунов почти насильно усадил его за один из свободных столов. – Вспоминаешь все осложнения, о которых когда-либо читал, и даже если гонишь от себя эти мысли, они сами всплывают из глубин подсознания. Врачам в этом смысле мучительнее всего, но ты уж держись! Если бы не Руслан, мы бы уже перевели Анну Спиридоновну из кардиореанимации в отделение, но сам понимаешь… Возьми свою тревогу и умножь ее на тысячу, и то это будет только отдаленное представление о том, как мать переживает.
Макс кивнул.
– Пойдем, поговоришь с ней, – продолжал Ян Александрович, – правда, Христина при ней почти неотлучно, но будет хорошо, если ты скажешь, что видел Руслана и с ним все в порядке.
– А с ним действительно все в порядке?
– Насколько это возможно. Думаю, что завтра мы его разбудим, переведем на самостоятельное дыхание, если получится, а дней через пять, даст бог, и в отделение. Тогда, мой дорогой, тебе серьезно придется подключиться к уходу за братом. Девочка ваша, конечно, фантастически работоспособна, но она одна не справится смотреть за ними обоими.
– Сделаю все, что смогу.
– Добре… ой, видишь, уже подцепил от Христинки! Ну, пойдем?
Макс волновался перед встречей с Анной Спиридоновной, опасаясь каким-нибудь неловким словом или преувеличенно бодрым видом усугубить ее тревогу, но, встретив твердый взгляд тетки, понял, что не нужно притворяться и бодриться, и говорить тоже, в сущности, не нужно.
Он постоял возле широкой реанимационной койки, взяв тетю Аню за руку, сказал, что все благополучно, Руслан приходит в себя, и для его выздоровления делается все.
Анна Спиридоновна улыбнулась и прикрыла глаза. Нежности и объятия у них не были заведены, поэтому он просто пожал ей руку и ушел, чтобы не путаться под ногами у медсестер. Христины среди них не было, Макс посмотрел, хотя ему было немного стыдно, что он интересуется девушкой в такую минуту.
Он сильно опоздал на работу, и возле кабинета уже ждала группа коллег с совершенно неотложными вопросами.
Лучше бы я взял за свой счет, мрачно подумал Макс, визируя документы, при этом слабо отдавая себе отчет в том, что читает.
Обычно он внимательно следил за тем, что подписывает, и чем очевиднее казалось решение, тем глубже он вникал в суть дела, зная, что порой мнимая ясность появляется не от простоты дела, а от искажения фактов. Поэтому он почти никогда не подписывал всяких коллективных писем в защиту чего-нибудь или кого-нибудь, которые приходили ему на почту.
Макс стыдился своей пассивной гражданской позиции, но на всестороннее изучение проблемы у него не было времени, а идти на поводу амбиций каких-то незнакомых людей он считал неправильным.
Но сегодня он изменил своим привычкам, и сотрудники получили визы руководителя без обычной въедливой беседы.
Оставшись один, Макс несколько раз энергично провел ладонью по лицу, сгоняя с себя одурь. Все происходящее доходило до него как сквозь вату. Иногда бывают такие сны, когда бежишь и никак не можешь убежать, ноги словно вязнут и прилипают к земле, и ты никак не можешь добраться, куда хочешь. Что-то подобное сейчас происходило с ним наяву, он думал и двигался с усилием, не понимая, правильно ли думает и в ту ли сторону идет.
Утром он пытался завести разговор о деньгах или лекарствах, которые он мог бы достать, но сделал это, кажется, очень неловко. На него замахали руками, крича, что ни о каких деньгах не может быть и речи и что уж старейшую сотрудницу и ее сына, лучшего хирурга клиники, к тому же спасшего жизнь ректору, будут лечить наилучшим образом на уровне мировых стандартов и даже лучше.
Таким образом, его помощь пока была равна нулю, пока он только волновался и отвлекал докторов.
Поморщившись, он взял телефон и сделал то, что давно следовало сделать – позвонил матери и рассказал о несчастье.
– Ах ты господи, – воскликнула мама. – что же теперь будет?
– Прогноз хороший и у Руслана, и у тети Ани.
– Да? Нет, ну какой ужас… У меня сердце заболело, придется пить валокордин! Такое несчастье, боже мой, я теперь всю ночь не засну! Как бы мне самой не пришлось «скорую» вызывать…
Обещав позвонить вечером, чтобы рассказать о здоровье родственников и пожелать маме спокойной ночи, Макс положил трубку с родным и привычным чувством вины.
Чувство это было столь же сильное, сколь иррациональное, но парадоксальным образом взбодрило его. Родная среда, куда деваться, подумал он с усмешкой.