– Я догадывалась об этом, Кейтлин, но мне хотелось, чтобы вы рассказали мне по своей воле. Я не хотела принуждать вас к откровенности. Этот человек был чудовищем. Я достаточно от него натерпелась, поэтому, когда я заболела…
Она умолкла, глядя перед собой невидящим взором, потом кивнула и смежила веки.
– Милли, что вам известно об этой истории? – спросила вдруг леди Кэтрин, обернувшись к девушке. Та громко всхлипнула. – Почему мой сын потребовал от вас молчания?
– Миледи, умоляю, не спрашивайте! Лорд Даннинг угрожал мне…
– Говорите! – приказала хозяйка дома.
– Кейтлин говорит правду, – пробормотала Милли. – В ту ночь я была с парнем… Простите меня, миледи!
Милли покраснела и опустила голову. Все присутствующие с напряжением ожидали продолжения рассказа. А бедняжка то и дело поглядывала в сторону лестницы, словно опасаясь, что там вот-вот появится Уинстон.
– Дальше!
– Я была с Дугласом, миледи. Он из тех солдат, что тогда были в доме. И вдруг посреди ночи за ним пришли и приказали сделать кое-какую работу. Но я не могу вам рассказать какую, это слишком ужасно! – дрожащим голосом закончила девушка.
– Продолжайте, Милли! – безапелляционным тоном потребовала леди Кэтрин.
Милли по очереди посмотрела на каждого из нас. Мне не доводилось видеть ее такой испуганной.
– Дуглас, он… Господи, помоги мне! Ваш сын пришел ко мне в комнату и приказал Дугласу идти с ним. А потом он заставил Дугласа сделать так, чтобы преступление со стороны показалось еще более отвратительным. Позже Дуглас вернулся ко мне и все никак не мог успокоиться! Он все рассказал мне. Мистер Уинстон пригрозил, что меня прогонит, а его обвинит в краже, если он не исполнит то, что ему было приказано. Поэтому Дугласу ничего не оставалось… После этого Дуглас уехал, и мы с ним не виделись. А потом я узнала, что он утонул в речушке Дити. А ведь он, миледи, плавал как рыба!
И служанка снова разрыдалась. Рассказ ее ошеломил леди Кэтрин. Трое моих спутников молчали, но я видела, что им тоже не по себе. Дальнейшие объяснения были излишни.
Мы приехали в Эдинбург к вечеру. Я ехала на Буре и за всю дорогу не проронила ни слова. Дональд и Нил остались на постоялом дворе расседлывать лошадей, а Патрик проводил меня к миссис Хей. Я заявила, что никого не хочу видеть, и заперлась в своей комнате, предоставив брату объясняться с отцом.
Луна на небе была окружена белесым кругом. Ночь выдалась прохладной и влажной, в комнату через открытое окно проникал свежий ветерок. Я спросила себя, видит ли Лиам эту луну в окне своей камеры. Я сомневалась в этом. Слезы обжигали мне щеки. Три дня без еды и четыре бессонные ночи донельзя истощили мое тело и мой разум. Скорее мертвая, чем живая, я то впадала в отупение, то металась в бреду. Наконец я упала на кровать, жалобно заскрипевшую под весом моего тела. От кольца, поблескивавшего у меня на пальце, веяло холодом. «Прости меня, mo rùin, прости меня!» Я вспомнила глаза Лиама, когда он посмотрел на меня перед тем, как выйти из комнаты. Его отчаяние обожгло мне сердце и остудило кровь. Он был уязвлен, его душа стенала от боли. Я предала его, и он оказался в древнем эдинбургском Толбуте, тюрьме, которую жители столицы называли «Сердце Мидлотиана» [85] .
Я пыталась найти себе опору в надежде и придумать что-то, чтобы спасти Лиама, но все время словно бы соскальзывала в пустоту. Лиама будут судить за мое преступление… И приговорят к смерти только потому, что он хотел защитить меня. Я соскользнула в кошмар, которому не было видно конца, позволила сну овладеть мной и желала при этом одного – никогда больше не просыпаться.
* * *
Желанию моему не суждено было исполниться ни завтра утром, ни в последующие дни. С утра до вечера отец, Пат и миссис Хей старались чем-нибудь занять меня, чтобы я не впадала в хандру и окончательно не отчаялась.
Отец на полдня отпросился у своего патрона и заявил, что пришла пора мне повидаться со старшим братом Мэтью. В одно прекрасное солнечное утро мы обошли с десяток прокуренных постоялых дворов и таверн, прежде чем нашли то, что осталось от моего брата, в пабе «Walter’s Land Inn», располагавшемся в тупике под названием World’s End Close [86] .
Я не поверила своим глазам: передо мной сидел незнакомец, лишь отдаленно похожий на моего брата, каким я его запомнила. Свои заботы и разочарования Мэтью решил утопить в бутылке. Мы отыскали его в два пополудни в грязном, дурно пахнущем зале паба, где стояла духота и нечем было дышать. Мэтью дремал, прислонившись спиной к стене и широко открыв рот, в который то и дело залетали копошившиеся на липких столах мушки. Я села напротив, поставила на стол чашку сомнительной чистоты, в которой мне подали чай, и какое-то время с грустью смотрела на брата.
Он открыл один глаз, закрыл его, потом открыл другой. И вдруг его точно оса укусила: он полностью проснулся, выпрямился и уставился на меня так, словно не верил своим глазам.
– Китти? Это ты? – пробормотал он, с трудом ворочая языком и вглядываясь в меня покрасневшими глазами.
– Да, это я, Мэтью.
– Китти! О Китти! Давно же мы с тобой не виделись!
– Два года, Мэт.
– Два года… – прошептал он словно бы про себя. – Неужели так давно? Я как-то потерял счет времени…
Он улыбнулся, и от этого резче обозначились первые морщины на его исхудавшем лице.
– Ты изменилась, Китти. Как же это сказать? Не знаю… Ты стала женщиной, что ли?
Культей он убрал прядь грязных и спутанных черных волос, упавшую ему на глаза, и присмотрелся ко мне повнимательнее.
– Отец сказал, что ты вышла замуж.
– Да, – вздохнула я при мысли, что очень скоро могу оказаться не женой, а вдовой.
– За шотландца?
– Его зовут Лиам Макдональд.
– Значит, ты теперь Китти Макдональд! – проговорил Мэтью и улыбнулся.
Он поднес пустой стакан к губам, заглянул в него и с грохотом поставил обратно на стол.
– Хотел выпить за твою новую жизнь, но, похоже, кто-то выпил мое виски, пока я дремал…
Взгляд его омрачился. Мэтью поморщился и потер глаза. Под ногтями здоровой руки были черные каемки грязи. У меня сжалось сердце. Мой брат превратился в жалкую развалину. Он отрекся от нормальной жизни и теперь упивался своими страданиями и жалостью к самому себе в ожидании, пока Господь не решит по-иному.
– Ты вряд ли обрадовалась, сестренка, когда увидела меня, верно? – с досадой спросил он.
– Я не осуждаю тебя, Мэтью.
– А я себя осуждаю! Мне противно даже в зеркало на себя смотреть!