Он подобрал с пола мою рубашку, зарылся в нее лицом, посидел так с минуту и только потом протянул ее мне. Выражение лица его снова стало серьезным. Он ссутулился, словно на его плечах до сих пор лежало тяжкое бремя.
– Кейтлин, я знаю, что ты сердишься на меня. За одну ночь я не могу заставить тебя забыть о том, что тебе довелось пережить за последние несколько недель, – начал он охрипшим голосом. – Я три дня бродил по горам и никак не мог решиться вернуться в Карнох. Я не осмеливался, боялся, что ты не захочешь меня видеть.
Я онемела от изумления. Так, значит, это он, Лиам, следил за мной там, среди холмов…
– Я наблюдал за тобой с горной дороги. А вчера, когда вы с Патриком повздорили, ты прибежала и села под дерево совсем близко от того места, где я был. Да, ты была так близко… Мне хотелось, чтобы ты знала, что я вернулся в Гленко. И еще я думал дать тебе время, чтобы ты привыкла к этой мысли. Я не хотел рисковать, боялся увидеть выражение твоего лица, если приду домой неожиданно…
Я тоже села на постели и притянула колени к груди.
– Это правда, я на тебя сердилась, Лиам. Две недели я жила в страхе, что тебя повесят, а затем ты… ты унизил меня и покинул. После этого мне пришлось проехать пол-Шотландии с братом, который здесь, как и я, ничего и никого не знает. И еще три недели я ждала, поминутно спрашивая себя, суждено ли мне вообще снова увидеть тебя!
Я замолчала и отвела глаза.
– Когда вчера я увидела тебя, мне захотелось заставить тебя мучиться так, как мучилась я сама. Отвратительное чувство! Я даже подумывала запереть дверь на щеколду.
– Но не сделала этого, – шепотом сказал он, погладив меня по щеке.
Я посмотрела на обручальное кольцо у себя на пальце.
– Я не смогла.
– Спасибо, – просто сказал Лиам.
– Но за то, что два дня назад ты меня жутко напугал, тебя следует наказать! И зачем тебе понадобилось уносить с собой мое зеркальце?
– Твое зеркальце?
Он смотрел на меня с искренним недоумением.
– Да, то самое, что обычно лежит на комоде.
– Кейтлин, я не заходил в деревню до вчерашнего вечера. И уж точно не собирался тебя пугать.
– Там, на Милл-Море, ты следил за мной из кустов.
– Я приехал в Гленко с другой стороны и не был на Милл-Море.
Я видела, что он пытается понять, о чем я говорю, и в душе его нарастает тревога. Я побледнела. Так, значит, то был не Лиам!
– Кейтлин, ты ведь всегда носишь при себе нож?
– Всегда.
– Это был не Кэмпбелл? Он, случайно, не появлялся в наших краях?
– Насколько мне известно, нет.
– А ты уверена, что за тобой следил не олень и не горная коза?
Лиам улыбнулся.
– Ну, если местные козочки тщеславны, как красавицы, то вполне может быть. Та, что подсматривала за мной, уронила в кустах зеркальце, которое я искала пару дней.
Лиам задумался.
Патрик вальяжно развалился на залитой солнцем скамейке перед домом Сары. Он был сыт, и блаженная улыбка играла у него на губах. Увидев нас с Лиамом, он бросил на меня встревоженный взгляд, но я улыбнулась, и он вздохнул с облегчением. Сара с радостным криком бросилась брату на шею. Мужчины же смотрели друг на друга весьма холодно. Патрик сердился на Лиама за то, что тот уехал от меня, а Лиаму, судя по всему, не понравилось, что мой брат удобно устроился чуть ли не на пороге дома его сестры, словно он был там хозяином. Меня такие мелочи, как их взаимное неудовольствие, не беспокоили, – любимый рядом, а больше мне ничего и не нужно.
Выяснилось, что сидеть сложа руки Лиаму не придется, – кладовая почти опустела. На деньги, полученные от Колина, я купила круп и бобов, но Патрик оказался не столько удачливым охотником, сколько едоком, а потому запасы вяленого мяса у меня почти исчерпались. Небо было ясным, погода – прохладной, и мы решили отправиться на охоту.
Равнина Раннох-Мур представляла собой клочок не слишком плодородной, а потому неокультуренной земли между Гленко и Гленлайоном. Тут и там росли невысокие искореженные деревья, которым стоило большого труда выживать на осушенной ветрами и размытой дождем каменистой почве. Лиам строго-настрого запретил мне сходить с тропинки – в этих краях было много маскирующихся под твердую почву торфяников, достаточно глубоких, чтобы в них могла провалиться лошадь вместе с всадником.
Лиам подстрелил молодого оленя и принялся его разделывать, поскольку мы намеревались забрать с собой в деревню уже подготовленное мясо. От запаха свежей крови меня затошнило, и я отвернулась, чтобы позывы к рвоте прекратились.
– Тебе нездоровится? – спросил Лиам. От него не укрылась моя внезапная бледность.
– Нет, со мной все хорошо, – соврала я. – Наверное, это из-за жары.
– Но сегодня не так уж жарко, a ghràidh! – возразил мне Лиам, пожав плечами.
Однако стоило мне увидеть его руки, по локоть испачканные кровью, как позывы к рвоте вернулись с новой силой. Я едва успела укрыться в зарослях утесника, как меня вырвало тем малым количеством пищи, которое я с трудом проглотила за завтраком. Я присела возле крошечного черного озерца и обняла руками живот. Вот уже два месяца у меня не было обычных женских кровотечений. Первый месяц я не слишком тревожилась, поскольку как раз в тот период оказалась пленницей в поместье Даннингов. Я решила, что причина задержки – пережитые треволнения и моя добровольная голодовка. Но с прошлой недели, стоило мне увидеть селедку, как к горлу подступала тошнота. Теперь тот же эффект произвел на меня запах свежего мяса и крови.
Я плеснула себе в лицо холодной водой, хорошенько прополоскала рот. Лиам между тем завернул самые крупные куски мяса в оленью шкуру и прикрепил к наспинному ремню упряжи, а остальное разложил по переметным сумкам. Лежа на траве, я рассеянно наблюдала за полетом сокола. Какое-то время он кружился над нами, а потом спикировал на птичку щеврицу, пищавшую в зарослях на противоположном берегу озера. Я закрыла глаза. Я носила под сердцем ребенка, и, слава Господу, его отцом был Лиам. Мне бы обрадоваться такому счастью, но у меня никак не получалось. Нельзя сказать, что я не желала этого ребенка, конечно же, нет! Я с трепетом ожидала его появления на свет. Но, на мое несчастье, воспоминания о Стивене омрачали мою радость.
У меня уже был один сын. Сын, с которым нам не суждено было стать близкими людьми. Его крестили в протестантство, и воспитываться он будет по английским обычаям. Он станет ненавидеть католиков, презирать шотландцев и ирландцев, насмехаться над языком своих предков и их традициями. Он станет всем, чем не должен был бы стать, и мы будем жить в разных мирах, разлученные навсегда…
Острый запах дыма отвлек меня от мрачных размышлений и заставил поморщиться. Я быстро встала на ноги. Столб густого черного дыма поднялся над землей в восточной части Раннох-Мур, довольно далеко от нас. Лиам увидел это, и на лице его отразилась тревога.