Дольше всего он ехал с одним дальнобойщиком, который делился с ним кофе и сэндвичами, а однажды бесконечно длинной ночью признался Франсуа, что любит одеваться как женщина и болтаться в таком виде возле стоянок. По радио крутили «Аббу», радость от доброты мира вспыхивала в душах, словно огни встречных фар.
До Торонто Франсуа добрался почти совсем без денег. Снял промозглую комнатенку в пансионе и всю зиму и весну проработал судомойкой; он довольствовался объедками и практиковался в английском, общаясь с помощниками повара. Он был несчастен и одинок, подрабатывал расчисткой снега и берег каждый пенни. Стараясь не вспоминать об Эрнестин, он предавался мечтам, чтобы не пасть духом.
Полтора года спустя он накопил достаточно, чтобы купить видавший виды зеленый «Форд». Машина была с деревянным жилым прицепом; едва увидев его, Франсуа подумал о том, что чувствует черепаха, неся на спине свой дом. Наконец-то наступила весна, и он снова отправился в путь, на запад. Сеть заливало дождем, и грузовик начинал чихать, впрочем, тут же высыхал от жара собственного мотора. Проезжая Манитобу, Франсуа подумал о своей бабушке-страннице. Он представил себе ее призрак на фоне пейзажа, всю силу ее неуклонного медленного продвижения вперед, навстречу вечности.
Следующие несколько недель он жил с ощущением, что его путешествие не бесцельно. Каждый день казался откровением. Выбоины на шоссе отдавались нежным покачиванием сиденья. Закатное небо стекало в бескрайнюю красильную кадку за краем земли. Запахи полей и трав, ветер и дребезжание кузова пробуждали старомодное ощущение, будто он катит куда-то на телеге. Вечерами он сворачивал на заросшие проселки, где молодой коровяк так и пер сквозь сухие прошлогодние ошметки. Шины грузовика сминали дикие ромашки, и Франсуа сидел в темноте, вдыхая напоенный ароматами воздух.
Иногда во время своих скитаний он останавливался на обочине и шел пешком в распускающиеся всходы полей и стоял там, щурясь на солнечные блики. Он пытался восстановить последовательность событий до того, как явилась бабушка со своей примитивной мудростью. Он думал, что в его природе заложено вечное возвращение к истокам, но деньги иссякали, и он осознавал, что возвращаться ему некуда и не к чему. Теперь это казалось очевидным, но порыв найти то, что он потерял, владел им так долго и был так силен, что он никогда не задумывался, что будет делать. Как долго еще сможет он скитаться в прериях? Мир, казалось, вопрошал его, кто он такой, его провожали свинцовые взгляды фермеров, внимательные прищуры пастухов. Компания хиппарей ехала автостопом на запад, направляясь в Британскую Колумбию. Они упоминали рай земной, Эльдорадо. Ухмыляясь, они спросили, куда он путь держит.
Три недели пролетели незаметно, и Франсуа внезапно почувствовал, что забрался слишком далеко, к самым горам. Он останавливался на ночлег на берегах озер и рек. Сидя в одиночестве, он чувствовал себя стертым с лица земли: в глаза, будто свет, лилась правда о беспредельности этой каменистой земли, и вскоре в голове не осталось места для него самого. Он искал иную правду, такую, которая могла бы включить в себя и его, но в конце концов ничего не нашел, кроме денег. Раскалившись, двигатель его грузовика заглох, потрескивала горячая сталь, дым сочился сквозь каждую щелку. Чуть помешкав, он все же решил отправиться пешком за помощью. Взбираясь по горной дороге, он поднял взгляд от затоптанных, обтерханных обшлагов своих джинсов и словно увидел себя с высоты небес – маленькое пятнышко между скал, и утесов, и деревьев. И ни гроша за душой.
Всю следующую неделю Франсуа ночевал то тут то там, пытаясь договориться с механиками в городках, расположенных вдоль двух бегущих бок о бок дорог. Какой-то человек сжалился и согласился ему подсобить. Но либо тот уединенный проселок в долине был неотличим от тысячи других, либо грузовик испарился. Пейзажи наплывали волна за волной, до тех пор, пока звук от переключения передач не пробрал до костей. В конце концов Франсуа поблагодарил попутчика. Он открыл дверь, и подошвы его ботинок коснулись битого асфальта. Как потом оказалось, он пошел пешком на запад.
Первую свою работу он нашел в долине неподалеку от Мишн, в часе от Ванкувера. Пожилая польская чета искала работника для уборки сена и чистки дренажных труб. Они платили ему по двадцать долларов ежедневно и позволили жить в гнилой хибаре на дальнем краю фермы. Летнее солнце созрело, как золотой плод, и ему казалось, что он наконец нашел свой рай земной. Но как-то среди ночи вскочил: колотилось сердце, пот выступил на груди, хотя он не мог припомнить ни тревожного сна, ни постороннего звука.
Натянув джинсы, Франсуа вышел из своей лачуги в росистую траву. Он углубился в заросли, склоненные над потоком. В сумраке квакали древесные лягушки. В прошлогодней листве прошелестел кто-то безобидный – ондатра или сурок, на слух показавшийся громадным зверем. Небеса стали глубже и закружились: он поднял голову и покачнулся, вбирая легкими холодный воздух, струящийся от почти незаметной реки. Деревья вскидывались навстречу созвездиям. Он ощущал оцепенение, отстраненность, одиночество, бесцельность. Он сказал себе: пусть все идет как идет, он будет работать и находить утешение в природе.
Наутро пришел старый поляк.
У нас проблемы, сказал он.
Что?
Проблемы. Городская газонная фирма скупает нашу долину под дерн.
А чего это? – спросил Франсуа.
Дерн? Это трава. Искусственные газоны. Ярко-зеленые. Продаются в рулонах. А здесь намывная почва, как им и надо. Влажный. Для такой травы – самое то. Отличные условия. Они хотят все это убрать подчистую и засадить дерном до горизонта. Мне б знать об этом, когда я еще моложе был, я б и сам так сделал.
Тогда в чем проблемы?
Ох, вздохнул старик, они перекупили наши закладные – выкупили нас с потрохами и теперь хотят, чтобы мы отсюда убрались. Как ты, наверное, догадываешься.
Но Франсуа не принял всерьез весть о каких-то головорезах, желающих производить травяные рулоны. Старик предупредил его, что некоторых соседей силой принудили к продаже, что эти люди шастают по округе, так что надо поберечься. Той же ночью Франсуа видел, как на краю поля, похоже, горел какой-то сарай. А потом послышались отрывистые звуки выстрелов.
Как-то под вечер, идя в магазинчик на заправке, чтобы пополнить запасы овсянки и вялых прошлогодних яблок, он заметил на дороге подъезжающий «Бьюик» и вспомнил, что сегодня среда, хотя понятия не имел, почему это важно. «Бьюик» бесшумно двигался в тени окрестных деревьев, решетка радиатора сверкала, точно ряд железных зубов. Автомобиль притормозил рядом с Франсуа – их разделял только кювет. Стекло опустилось, свернув отражение гор. Нос у водителя был давным-давно переломан на две отчетливо выраженные ступени, а губы – нависшие, толстые.
Франсуа, произнес он, как будто они знакомы. Меня попросили передать тебе, чтобы ты освободил халупу. Она больше не принадлежит старикам, так что пора сматывать удочки.
Я не мешаю кому-нибудь?
Чего? – переспросил водила.
Не мешаю кому-нибудь?