Когда конюх рассказал ей о том, что случилось после скачек, Ева поняла, почему лорд Кэри перед смертью так тревожился за Гамильтона. Конечно, ему ничего не оставалось, как умолять ее и Йена спасти старшего сына от себя самого. В итоге Гамильтон уехал в Индию доказывать, что способен быть мужчиной, а Йен последовал за ним, чтобы помогать ему в этом. Она же осталась в Англии. И девять месяцев спустя стала матерью. В одиночестве.
Если бы у них хватило ума понять, что Гамильтона нельзя изменить, то все было бы по-другому. Лорду Кэри не удалось бы заставить Еву выйти за него замуж, а Йена — отправиться за ним в Индию. У нее защипало в глазах, и она отогнала абсурдную мысль, что их с Йеном счастливое будущее было таким реальным. Нет, он никогда не любил ее так сильно, чтобы попросить руки. Ева никогда не чувствовала, что была настолько дорога для него.
Леди Элизабет подняла корсет, обтянутый красивой розовой парчой.
— Почему ты думаешь, что не нужна ему? — мягко спросила она.
Ева отвернулась к окну. Ветер с моря гнал к замку тяжелые тучи, которые окрашивали утро в оттенки серого. Сумрачный зимний свет стелился по полу спальни, едва касаясь босых ног Евы.
Может, в прошлом, когда они оба были чисты и невинны, у нее был шанс на счастье. Если бы Йен повел себя решительней, то Ева стала бы его женой. Но теперь это было невозможно. Их обоих мучили призраки прошлого, сожаления об утраченной вере в счастье и любовь. Йену была нужна другая женщина, юная и свежая, которая исцелит его, а не утащит еще глубже во тьму.
— Потому что не нужна, и все тут, — сказала Ева.
Леди Элизабет помолчала мгновение, а потом переменила тему:
— Давай-ка наденем корсет.
Ева удивленно взглянула на нее. Она ожидала, что пожилая дама станет просить, чтобы та объяснилась. Но леди Блейк продолжала молчать, и тогда Ева подняла руки, чтобы можно было надеть корсет. Когда он лег на тонкую талию Евы, она коснулась красивой, переливающейся на свету материи. Наверное, корсет раньше принадлежал леди Элизабет. Он был сшит, чтобы радовать взор мужчины, но ее супруг давно умер. Ева представила, как тетя Йена долгие годы сражалась с тоской и одиночеством в огромном замке у моря. Впрочем, она была не совсем одна — рядом с ней находился Фальстаф, который, в отличие от многих людей, умел любить искренне и верно.
— Наклонись, — попросила ее леди Элизабет.
Ева побледнела. Она не носила корсет, да и платье тоже, почти два года.
— Может, не надо так сильно…
— Нет. Мы все сделаем, как нужно. Ты должна скорее научиться снова выглядеть, как леди Ева Кэри.
Эти слова поразили ее в самое сердце.
— Моя дорогая девочка, — проговорила тетя Йена, и ее голубые глаза помрачнели, — я прошла по той дороге, которая тебе предстоит. И, поверь мне, я не оставлю тебя одну.
Слезы, которые Ева едва сдержала несколько минут назад, опять подступили и теперь угрожали смыть все ее защитные барьеры. Ей понадобились все силы, чтобы снова проглотить их. Фальстаф встал на задние лапы и лизнул ее, словно понимая, как сильно она сейчас нуждалась в поддержке.
— Он очень славный пес, — сказала леди Элизабет, погладив его по голове, — и помог мне пережить самые сложные моменты. Если тебе надо поплакать, то можно уткнуться в него. Я часто так делала.
Доброта тети Йена растрогала Еву. С каждым мгновением, проведенным вместе с ней, ее сердце все больше наполнялось благодарностью. Может, Ева действительно больше не будет одна? Вдруг с ее помощью ей удастся обрести себя? Не сразу, конечно, но постепенно, шаг за шагом?
Ева наклонилась, и Фальстаф опять лизнул ее лицо, а потом опустился на пол. Леди Элизабет принялась туго затягивать корсет.
Вспоминая себя в прошлом, Ева видела девушку, которая ничего не боялась и своим жизнелюбием покорила весь лондонский свет. Она хотела вновь стать такой, но совсем не знала, как это сделать. Ева совсем потерялась и сейчас не жила, а скорее существовала, будто призрак, между землей и небом.
Ева погладила Фальстафа и выпрямилась. Ее тело теперь сжимали костяные ребра корсета. Именно этого хотели от нее Йен и его тетя: чтобы к ним вернулась прежняя Ева. Она умерла, но каким-то образом новой Еве нужно было попробовать воскресить ее. Ради Йена. И ради той женщины, которой Ева когда-то была.
Она справилась с подступающей тошнотой и стала ждать, когда на нее наденут следующую часть дамского туалета, которая сделает мир нормальных людей еще ближе.
Ева гладила шею Дракона, вдыхая знакомый запах лошадей и конюшни. Леди Элизабет и Фальстаф ушли на долгую прогулку. Они совершали ее каждый день, и когда Ева стала медленно, но верно приходить в себя, то сразу присоединилась к ним.
Но сегодня Ева решила пойти на конюшню. Лошади всегда были ее слабостью, и вот теперь у нее появилась возможность пообщаться с этими добрыми животными.
Йен рассказывал, что Дракон был немного озорным, но очень сильным и добрым созданием. Его шея под ее ладонями казалась шелковистой и крепкой. Сам конь выглядел огромным и тяжелым. Казалось, он мог погрузить на себя ее боль и печаль, вздернуть голову, ударить копытами о землю и унести их далеко-далеко, в какой-то другой, более древний мир, чем та реальность, которую знали люди. Ева правда верила, пусть это были лишь ее мечты, что лошади могли заглянуть за грань мира людей и многому научить тех, кто умел их понимать. И она с радостью отдала все свои горести Дракону, этому спокойному и теплому животному.
Конь махнул головой и посмотрел на Еву своими влажными темными глазами, явно чувствуя ее подавленное настроение.
— Дракон, — вздохнула Ева, — что же мне делать?
Конь шумно набрал воздуха и выдохнул, его белая грудь заходила ходуном. Ева улыбнулась, чувствуя, как слеза скатилась по ее щеке. Взяв пример с Дракона, она тоже глубоко и медленно вздохнула и, на удивление, почувствовала себя лучше. Может, это было глупо, но Ева перестала сдерживать слезы, и они полились по ее щекам. Дракон ласково заржал и опять взглянул на нее своими бархатными глазами, терпеливо ожидая, пока она выплачет свое горе.
Ева положила голову на его широкую спину, и Дракон развернулся к ней, деликатно предлагая себя в качестве утешения. Сильное, красивое животное стояло, подобно скале, которая не сломается под тяжестью человеческой печали.
Ева гладила его по шее и чувствовала, как ей становится лучше. Дракон принадлежал Йену десять лет, но ее ничуть не удивило, что он не взял его с собой в Индию. Ему, разумеется, не хотелось лишать конюшню самого лучшего жеребенка, а бедного Дракона — сочных зеленых лугов Англии.
Ева закрыла глаза и позволила себе вернуться в прошлое. В то время, когда Йен, оседлав Дракона, скакал на нем во весь опор, а она сидела сзади, обняв его за талию. Тогда Ева чувствовала себя одним существом с ним. И не было ни слез, ни печали. Ни мыслей о том, что их может что-то разлучить.