После верховой прогулки он привел ее в этот султанов будуар богатых шелков и бархата. Дождь колотил в стрельчатые окна, но внутри замка царили тепло и сибаритский комфорт. Раскаленные жаровни источали тонкий приятный аромат. Этот сераль казался совершенно неуместным в мрачной средневековой цитадели, пока Сидони не вспомнила, что своеобразный декор – здешняя норма. Взять хотя бы ту зеркальную комнату наверху…
Дурное предчувствие заставило ее поежиться. Нет, она не будет думать о спальне. Это напоминает ей о том, что Меррик собирается с ней там делать.
Веки Джозефа опустились ниже, и Сидони еще на градус выпрямила спину. Он выглядел полусонным, но удивительно чутко реагировал на все вокруг, включая ее все более истончающееся сопротивление. Боже милостивый, ему незачем наблюдать за ней, чтобы убедиться в ее уязвимости. Разве не позволила она ему зацеловать себя до умопомрачения?
Меррик не упоминал о поцелуях. Сидони тоже. Но всякий раз, встречаясь с его блестящими серебристыми глазами, она вспоминала ошеломляющую интимность его языка у нее во рту.
– Незачем подталкивать ко мне еду, – проворчала она, тем не менее беря креветку с позолоченной фарфоровой тарелки.
Все тут услаждало чувства. Для девушки, которая много лет жила приживалкой у зятя – не слишком состоятельного, надо сказать, – такая роскошь была подавляющей.
– Но это же так увлекательно. – Он улыбнулся так, что ей захотелось вылить свой нетронутый бокал вина ему на голову. – Ты так восхитительно боишься, что каждая крошка на шаг приблизит тебя к погибели?
– Едой меня не подкупить, – решительно заявила Сидони. И прежде чем он успел высмеять ее неубедительное заявление, откусила кусочек запеченной креветки. – Теперь я понимаю, почему вы терпите эксцентричные манеры миссис Бивен. Какая жалость, что она забыла приборы.
Меррик отпил вина из своего бокала. Удовольствие у него на лице напомнило Сидони его выражение после поцелуя. Дьявол его забери, все напоминало ей о его поцелуе.
– Да, жаль, – проговорил он с притворным сожалением. – Есть руками – это так… примитивно.
Леди Форсайт покраснела. Он самые невинные слова превращает в приглашение к греху.
– Кстати, об эксцентричных манерах, – продолжал он непринужденно, поднимая свой бокал в коротком тосте. – Ты же не на церковной скамье слушаешь воскресную проповедь.
– Мне вполне удобно, благодарю, – солгала она.
Джозеф вонзил крепкие белые зубы в креветку.
– По крайней мере сними жакет.
Она чопорно поджала губы, пожалев, что даже деликатесам не удалось истребить его вкус. Пропади он пропадом, она будет помнить тот поцелуй до конца своих дней.
– В качестве прелюдии к тому, чтобы снять все остальное?
Глаза его весело заискрились.
– В случае, если такое желание вдруг возникнет, не обращай на меня внимания.
Говоря по правде, ей было жарко. Тяжелый жакет для верховой езды кололся через муслиновое платье. Наверное, глупо было прятать свое тело, когда он уже видел каждый его дюйм, но после тех откровенных поцелуев Сидони отчаянно нуждалась в защите. Чтобы охладить воздух и его взгляд, она глотнула вина. Он поднялся, чтобы наполнить тарелку с буфета, и допил свой бокал.
– Мне достаточно, – быстро проговорила Сидони, но Меррик ее словами пренебрег и наполнил бокал.
– Попробуй вот это. – Он опустился перед ней на колено и протянул маленький ореховый квадратик, политый каким-то сиропом.
Диван был таким низким, что, когда он встал на колено, глаза их оказались на одном уровне. Сидони попятилась.
– Отодвиньтесь.
– Какая ты нервная, tesoro. – Он неодобрительно пощелкал языком. – Я так стараюсь вести себя как паинька. Если я пообещаю не целовать тебя, ты перестанешь дергаться?
– Я…
Он улыбнулся и поднес сладость к ее губам. Она собралась было протестовать, потом с низким стоном одобрения закрыла глаза.
– Бог мой, что это?
– Я попробовал это в Греции. И настоял, чтобы миссис Бивен научилась это готовить. – Он мягко прижал бокал Сидони к ее губам, заставляя сделать глоток.
Она открыла глаза. Он наклонился близко, слишком близко.
– Нечто настолько восхитительное должно быть греховным.
– Сидони, Сидони – маленькая пуританка.
Она пальцами отщипнула еще кусочек сласти. Она же не комнатная собачка, чтоб есть у него с руки.
– Вы были в Греции? – Сидони откусила еще кусочек – пряная сладость больше не ошеломляла, но была невообразимо вкусной.
– Ты думаешь, что вежливая беседа будет удерживать меня в рамках?
Желание узнать что-нибудь о нем было соблазнительнее любой сладости.
– Я живу надеждой.
Он медленно отстранился.
– Мой девиз.
Она вздохнула, наполняя легкие воздухом. Ее облегчение, однако, испарилось, когда он поднял ее ногу к себе на колени.
– Что вы делаете?
Он крепко держал ногу, не позволяя шевельнуться.
– Устраиваю тебя поудобнее, cara. – Пара ловких движений его умелых рук – и он снял с нее потертый полуботинок.
– Это не очень хорошая идея, – запротестовала Сидони, когда он стащил и второй сапожок и отставил его в сторону, рядом с собратом.
Джозеф поглядел на ее заштопанный чулок с явным неодобрением. Глупо было обращать на это внимание, но ей стало стыдно за это свидетельство бедности. Дрожащими руками она одернула юбки, прикрывая ноги.
– Полагаю, вы привыкли к размалеванным шлюхам, щеголяющим в шелках и кружевах.
Его губы дернулись.
– Размалеванные шлюхи? У тебя бурное воображение. – И он поднял ее юбки почти до колен.
Резко наклонившись вперед, Сидони схватила его за руку. И поняла свою ошибку, когда жар от его ладони растекся по ноге.
– Мистер Меррик! Вы не смеете раздевать меня!
– Только чулки, cara.
– Разрешение снимать с меня нижнее белье выходит за рамки нашего соглашения. – Она вырвалась и попыталась встать, однако мягкий диван сильно затруднял это, казалось бы, простое действие. Когда же она наконец поднялась, неуклюжая, как захмелевший медведь, это ей не помогло. Меррик схватил ее за руку и резко потянул. Охнув, она некрасиво плюхнулась обратно на подушки.
– Опять играешь адвоката, dolcissima? – спросил он.
– Красивыми итальянскими словечками не скроешь гадких намерений.
Она ожидала очередной насмешки, но он просто отклонился на пятки и снова схватил ее ногу. Провел ладонью вверх до колена и обратно.
– Не гадких, нет.
Жар от его прикосновения проник сквозь нитяные чулки, и пальцы ног подогнулись. Она никогда не считала свои стопы и лодыжки особенно чувствительными, пока Меррик не предпринял свое нежное исследование. Кожа ее пылала. Сердце колотилось от головокружительной смеси страха и возбуждения. Рука непроизвольно поднялась расстегнуть жакет, прежде чем она сообразила, что он неправильно это истолкует.