Господи Иисусе, что же он натворил!
Не привести ли Бивенов? Но если она убежала вперед, любая задержка может повысить вероятность, что она упадет со скал. Во рту у него стало кисло. Конечно же, возможное падение было бы случайным. Конечно же, он не довел ее до того, что она скорее умрет, чем встретится с ним?
Сидони сильная. Она не приехала бы в замок Крейвен, если б не была сильной. Она не из тех, кто скорее пожертвует жизнью, чем добродетелью. Ведь так?
О боже, что он наделал?
Паника была для Джозефа незнакомой эмоцией, по крайней мере во взрослой жизни. Но мысль, что Сидони может пострадать, вселяла в него безумный страх, железными тисками сжимала сердце.
– Сидони! – прокричал он снова, но она не отозвалась. Он бы знал, если бы она была где-то поблизости.
Спотыкаясь, зовя ее, он продирался сквозь заросли кустов к морю. Грохот волн перекрывал даже дождь и ветер.
Наверняка Сидони тоже услышит его и остановится.
Ветки хлестали и царапали лицо, но он этого не замечал. Плащ почти не защищал, но ему было все равно. Он большой и сильный. Сидони же пугающе уязвима перед стихией.
Тяжело дыша, Джозеф выбрался на поросший травой открытый участок над морем. Он поднял фонарь, но фонарь осветил пространство всего в несколько футов.
Зазубренная молния расколола небо – и он увидел Сидони, стоящую в нескольких ярдах от него. В белом свете вспышки он разглядел напряжение в ее теле. Благодарение Богу и всем ангелам, она была не у края обрыва, хотя стояла, устремив взгляд на штормовое море, словно завороженная.
Он впервые вздохнул полной грудью с тех пор, как она исчезла в ночи. От облегчения закружилась голова. Сидони жива!
Она жива.
Только теперь Джозеф осознал, каким ужасом, какой болью сжимал его сердце страх потерять ее. Он отдал бы все, даже надежду прикоснуться к ней вновь – а прикосновения к ней были для него раем на земле, – лишь бы она осталась в этом мире. Пусть даже не с ним.
Он не стал больше окликать ее. Если Сидони и слышала его крики – а она должна была их слышать, – то не отозвалась.
Медленно, чтобы не испугать ее, он приблизился. Последний раз он напугал ее, подверг опасности и скорее перережет себе глотку, чем сделает это снова.
– Сидони? – позвал он, когда подошел достаточно близко, чтобы быть услышанным.
Она обернулась. Ее темные глаза сверкали чем-то похожим на ненависть. Она была бледной, волосы облепили голову, как мокрый черный атлас.
– Оставь меня в покое, – проговорила она. Голос прорезался сквозь завывающий ветер.
У него екнуло сердце, когда она попятилась к обрыву. Сейчас, когда Джозеф нашел ее, его страхи, что она может броситься в море, казались нелепыми. Но скалы – опасное, ненадежное место, и если она оступится, может случиться беда.
Джозеф хотел было протянуть к ней руку, но вовремя вспомнил, что она не желает его прикосновений. Рука его безвольно повисла, и он заговорил со спокойной убедительностью, которую только смог наскрести посреди такого светопреставления:
– Сидони, вернись в дом. Здесь небезопасно.
Она, по крайней мере, перестала пятиться. Ветер трепал ее порванное платье, и она обхватила себя руками. Если бы не дождь, ее взгляд мог бы испепелить его.
– Там тоже небезопасно.
Джозеф не стал возражать. Она желает, чтобы он провалился ко всем чертям, но он не может оставить ее здесь в такую бурю. Он поставил фонарь и потянул с плеч плащ, чертыхнувшись, когда рукава застряли. Ветер рвал тяжелый плащ, грозил вырвать его из рук Джозефа.
– Вот. – Борясь с ветром, он шагнул ближе, чтобы обернуть плащом ее дрожащие плечи. Плащ слабо защищал от пронизывающего, порывистого ветра, но это было хотя бы что-то. На ней только порванное платье – разорванное им в порыве низменного нетерпения.
– Ты же замерзнешь, – сказала Сидони ничего не выражающим голосом.
Джозеф через силу улыбнулся, хотя ему было совсем не до улыбок. Он готов был пристрелить себя за непроходимую тупость.
– Выживу. – Рискнув, он протянул ей руку. – Пойдем в дом. Пожалуйста.
Она уставилась на его руку так, словно он предложил ей яд.
– Я тебе не доверяю.
Ледяные струи дождя вонзались в его тело как пули.
– По крайней мере будешь ненавидеть меня в доме, где тепло.
Она с трудом выпрямилась под напором ветра и плотнее закуталась в плащ. Он ждал гневного ответа, но она молчала. А потом она повернулась и зашагала по мокрой траве, твердо направляясь к пролому в кустах, где он пролез. Джозеф заметил мелькающие босые ноги, с трудом сохраняющие равновесие, и совесть вновь кольнула его. Она не напрашивалась на все это. Она здесь не по своей воле, а из-за своей безмозглой сестры, которая сейчас, вероятно, спокойно спит в мягкой постели, если не проигрывает деньги, которых у нее нет, в каком-нибудь притоне.
Джозеф подхватил Сидони, когда она покачнулась под ударом ветра. Рукав плаща под его рукой был насквозь мокрым. В такую погоду он и собаку бы на улицу не выгнал. Она вырвалась.
– Я же сказала, чтобы ты не трогал меня.
Он схватил еще крепче и дождался, когда она обретет опору, хотя она и шипела, как разгневанная кошка. И только тогда отпустил ее.
Плащ казался ему слабой защитой, но без него, в одних шелковых брюках, Джозеф ощутил на себе всю силу стихии. Какой идиот выбирает в ноябре для любовной встречи Девон?
Пошатываясь и спотыкаясь, они выбрались на лужайку. Сила ветра застигла Джозефа врасплох. Силясь удержаться на ногах, он услышал, как вскрикнула Сидони. Сквозь сплошную завесу дождя он увидел, что она припала к земле и съежилась под хлещущими струями. Уж если он едва держится на ногах, то Сидони, должно быть, окончательно выбилась из сил.
– Ад и все дьяволы! – Он поставил фонарь и зашагал к ее сгорбившейся фигурке.
Это безумие слишком затянулось. Что бы он ни сделал, она не может возненавидеть его больше, чем уже ненавидит. Расставив ноги пошире, Джозеф наклонился и поднял ее на руки.
– Не прикасайся ко мне! – Она начала вырываться, но сил на борьбу у нее явно не осталось.
– С меня довольно, – отрезал он, крепче хватая ее. – Ты сама до дома не дойдешь.
– Дойду, – запротестовала Сидони, но он не поверил ей.
– Я не собираюсь стоять тут и замерзать, пока мы будем спорить.
– Ты – деспот.
Он вздохнул:
– Ну хватит, Сидони. Знаю, я большой и злой волк и ты меня ненавидишь, но потерпи прикосновение моих грязных рук, пока я не внесу тебя в дом.
Джозеф ждал возражений, но, видно, силы ее были на пределе. Сердце его победоносно застучало, когда холодная рука обвила его шею. Подтянув мокрый плащ и мокрую Сидони, он нагнулся за фонарем.