Драма наводила на тревожные размышления. Когда занавес закрылся, люстры вновь ярко загорелись, и Томас, развернувшись, взглянул на Кэролайн.
Миссис Филдинг, так же как и ее зятя, глубоко взволновало первое действие спектакля, хотя волнение это имело иные причины. Ее встревожили в основном не вопросы страсти или верности – она, по крайней мере, не нуждалась в ответе на них, – а сам факт постановки таких вопросов. Подобные вещи считались сугубо личными. О них размышляли в уединении, в тайные моменты смущения или неуверенности в себе, но торжество здравого смысла помогало выбрасывать их из головы.
Кэролайн даже не взглянула на Джошуа, боясь встретиться с ним взглядом. Не хотелось ей смотреть и на Питта. Демонстрируя так откровенно чувства на сцене, Антрим добилась успеха в самом реальном смысле, сорвав приличные одежды скромности и смирения со всех женщин. И мать Шарлотты не могла с легкостью простить ей такую откровенность.
– Гениально! – восторженно произнес рядом с ней мягкий голос ее мужа. – Мне еще не приходилось видеть, чтобы кто-то с такой деликатностью коснулся сферы чувственной власти. Разве ты так не думаешь?
Миссис Филдинг почувствовала это движение, когда он взглянул на нее.
– Она потрясающа, – честно ответила женщина.
У нее не возникло и тени сомнения, что он имел в виду Сесиль Антрим. Никто во всем театре не смог бы усомниться в этом. Кэролайн лишь надеялась, что голос не выдал скованности ее чувств. Джошуа не делал никакой тайны из того, как велико его восхищение талантом Сесиль. Но сейчас его жена задумалась, насколько превалирует в его профессиональном восхищении личная симпатия. Похолодев от столь неприятных мыслей, она предпочла их отбросить.
– Я знал, что она тебе понравится, – продолжил Филдинг. – Ее нравственная смелость почти уникальна. Ничто не способно удержать ее от борьбы за свои убеждения.
Кэролайн заставила себя улыбнуться. Ей не хотелось спрашивать, каковы же эти убеждения, и первое действие этой пьесы весьма способствовало этому нежеланию.
– Ты совершенно прав, – откликнулась она, постаравшись придать своему голосу как можно больше воодушевления, хотя актерским талантом Бог обделил ее начисто, – и меня всегда восхищала смелость… больше всех иных качеств… за исключением, возможно, доброты.
Ответ Джошуа прервал стук в двери ложи. Он встал, чтобы выяснить, кто к ним стучится, и спустя мгновение в ложу вошел высокий и стройный мужчина лет пятидесяти с мягкими чертами довольно аскетичного лица. Его спутница была почти прекрасна. Правильные черты ее лица дополнялись большими и ярко-синими глубоко посаженными глазами. Возможно, ее темпераменту немного не хватало живости, что слегка обедняло общее таинственное очарование.
Это была супружеская чета Маршанов. Кэролайн познакомилась с ними больше года тому назад и частенько имела удовольствие бывать в их обществе, и она обрадовалась их появлению. Ничего не спрашивая, они догадались, как она восприняла эту пьесу; ее же очень удивило, что они решили посмотреть такой спектакль. Хотя, как и она сама, ее друзья могли не знать его содержания.
Первое же их замечание, сделанное после знакомства с Питтом, подтвердило ее правоту.
– Экстравагантно, – спокойно заявил Ральф Маршан, и его лицо выразительно показывало глубокое замешательство.
Он избегал взгляда миссис Филдинг, словно еще не справился со смущением, вызванным первым действием, и не мог с легкостью обсуждать такие темы в женском обществе.
Джошуа предложил миссис Хоуп Маршан занять его кресло, и она с благодарностью присела рядом с Кэролайн.
– Поразительная женщина, – продолжил Ральф, очевидно, имея в виду Сесиль Антрим. – Я понимаю, разумеется, что она просто играет то, что написал драматург, но мне жаль, что такая талантливая актриса вынуждена исполнять столь тягостную роль. И честно говоря, меня удивило, как лорд-камергер мог дать разрешение на постановку такой пьесы!
Филдинг, заложив руки в карманы, изящно прислонился к стенке ложи, рядом с обитым красным плюшем барьером.
– А меня бы очень удивило, если б она не испытывала особой симпатии к своей героине, – возразил он. – По-моему, ей как раз очень хотелось сыграть такую роль.
Мистер Маршан выглядел удивленным и, как показалось Кэролайн, также разочарованным.
– Правда? – посмотрел он на актера. – О…
– Я также не понимаю лорда-камергера, – грустно заметила Хоуп, удивленно распахнув глаза. – Он пренебрег своими обязанностями, не удосужившись подвергнуть ее цензуре. Ему же положено защищать наши устои! И в конце концов, по-моему, именно таково его назначение.
– Конечно, таково, моя дорогая, – поддержал ее муж. – Видимо, он недооценил вред, который может принести его халатность.
Кэролайн глянула на Джошуа. Ей были известны его взгляды на цензуру, и она боялась, что он может сейчас резко высказаться, обидев Маршанов, но не знала, как помешать этому, не обидев, в свою очередь, его самого.
– Это сложный вопрос, – осторожно заметила она.
– Да, и его решение может потребовать смелости, – безапелляционно заявила миссис Маршан. – Но если он взял на себя столь высокие обязанности, то мы вправе ожидать от него и соответствующей смелости.
Миссис Филдинг отлично поняла, что имелось в виду. Она интуитивно понимала озабоченность благопристойной матери семейства и тем не менее ничуть не сомневалась, что Джошуа это непонятно. Ее удивило, как сдержанно прозвучала его ответная реплика:
– Защиту можно сравнить с палкой о двух концах, миссис Маршан, – сказал актер. Он стоял в углу ложи возле перегородки все в той же небрежной позе, но Кэролайн заметила, как ее супруг напрягся.
– О двух концах? – настороженно повторила она. – О чем ты говоришь, Джошуа?
– Зависит от того, от чего, собственно, вам нужна защита, – продолжил Филдинг спокойным и ровным тоном.
Мистер Маршан слегка шевельнулся, переступив с ноги на ногу.
– От поругания нравственности, – ответила Хоуп зазвеневшим от гнева голосом. Затем она невольно коснулась рукой мужа и продолжила: – От неуклонного разрушения нашего образа жизни посредством восхваления безнравственных и эгоистичных побуждений. Для защиты молодых и восприимчивых умов, которыми такое потворство воспринимается даже слишком хорошо. Незачем выставлять напоказ чувства и привычки, которые должны оставаться сугубо индивидуальными. Это подрывает достоинство и унижает то, что должно оставаться священным…
Кэролайн понимала, что имеет в виду ее приятельница, и в основном была с нею согласна. Маршаны переживали за нравственность своего отпрыска, шестнадцатилетнего юноши, а миссис Филдинг еще помнила те времена, когда ее дочери были в таком же возрасте и когда она старалась воспитать и защитить их. Но в те времена жизнь казалась менее сложной.
Она снова посмотрела на Джошуа, понимая, что тот будет возражать. Но у Филдинга не было детей, и поэтому он воспринимал мир несколько иначе. Ему некого было защищать с той пылкостью, какой требовали родительские обязанности.