– Разве Христа распяли не за богохульство? – мягко спросил он. – Если б я встал на позиции христианства, то мог бы подумать, что вам, милая, надлежит иметь известную терпимость к богохульникам.
– Нет, ты не мог бы, – возразила женщина срывающимся голосом.
С чего вдруг они завели разговор о жестокой реальности жизни?
– Ты же прекрасно все понимаешь, что наше общество нетерпимо почти ко всему, – продолжила миссис Филдинг. – Мы с готовностью пошлем на костер друг друга, если наши мнения разойдутся, не говоря уже о всех прочих чужаках, исповедующих иную веру.
– Вы даже скорее сожгли бы друг друга, чем чужаков, – заметил ее супруг. – Но новые идеи все равно проникнут в общество, пусть даже через кровопролитие, дым костров и яростное противоборство. Когда-то обычных людей казнили, как грешников, за то, что они читали Библию, а сейчас нас к этому призывают. Кто-то должен первым бросить вызов и вековой глыбе цензуры. Теперь же мы все признаем, насколько чудовищна идея отрицания слова Божия.
– Ладно… вероятно, я не имела в виду богохульства, – неохотно призналась Кэролайн, вновь вспомнив Маршанов, – но как насчет грубой непристойности? Наряду с добром новые идеи могут принести и вред.
Прежде чем актер успел ей ответить, открылась дверь, и в столовую, тяжело ступая, вошла старая дама, громко стуча по полу своей тростью.
Джошуа машинально поднялся из-за стола.
– Доброе утро, миссис Эллисон. Как самочувствие? – обратился он к ней.
Мария глубоко вздохнула.
– Вполне сносное, – ответила она.
Мужчина выдвинул для нее стул, помог сесть и вернулся на свое место.
Кэролайн предложила ей чай и тосты, на что получила милостивое согласие.
– О каком вреде вы тут говорили? – Старая леди потянулась за маслом и черешневым конфитюром.
Аппетит у нее был прекрасный, хотя сегодня она выглядела немного бледнее, чем обычно.
Прежде чем ответить, Джошуа мельком глянул на Кэролайн.
– В газете появилась статья о цензуре… – начал он.
– Вот и правильно! – сразу воскликнула миссис Эллисон, быстро проглотив полупрожеванный тост, чтобы высказаться. – Слишком много нынче болтают, начисто позабыв о приличиях. Во времена моей молодости такого не бывало. Современный мир падает в пропасть вульгарности. Позор для всех нас! Я рада, что моя жизнь уже подходит к концу. – Она размазала масло по очередному тосту. – Слава богу, есть еще неравнодушные люди, способные, так сказать, бороться за моральные устои.
– В статье как раз говорится о вреде цензуры, – внесла ясность Кэролайн и мгновенно подумала, что поступила бы значительно разумнее, сменив тему.
– Написана, полагаю, какой-то актрисой, – подняла брови миссис Эллисон. – О чем только женщины не осмеливаются говорить в наши дни, да еще и прилюдно… – Она многозначительно взглянула на бывшую невестку. – Повсюду следы морального разложения, даже там, где можно было меньше всего ожидать.
– Вы согласны с цензурой? – Если Джошуа и разозлился, то так хорошо замаскировал это, что никто бы не догадался.
Впрочем, он был профессиональным актером, причем очень талантливым. Кэролайн частенько напоминала себе об этом.
Старая дама взглянула на него так, словно он усомнился в ее здравомыслии.
– Естественно, согласна! – с негодованием воскликнула она. – Любой благоразумный и воспитанный человек понимает, что некоторые вредные идеи говорить попросту нельзя, дабы сохранить наши нравственные устои. Где нет почтения к святыням, к семье и ко всем воплощенным в ней ценностям, где нет благонадежных мыслей, там вся страна начнет разваливаться. Разве там, где вы родились, вас не учили истории? Должно быть, вы слышали о Риме?
Филдинг превосходно владел собой. В его глазах даже сверкнуло мрачное удовольствие.
– В Лондоне, – ответил он. – Я родился в Лондоне, на другом берегу реки, в пяти милях отсюда. И я слышал, разумеется, и о Риме, и о Египте, и о Вавилоне, и о Греции, и даже об инквизиции в Испании. Насколько мне известно, Греция славилась своим театром, а в Египте создавали великолепные образцы поэзии.
– Они были язычниками, – бросила пожилая дама, презрительно взмахнув рукой в опасной близости от молочника. – У греков было полно всевозможных богов, которые вели себя отвратительно, если верить тем мифам, что дошли до наших дней. А египтяне и того хуже – они поклонялись животным. И кто только мог выдумать такое!
– Один из фараонов стал основателем своей новой религии, призывавшей верить и поклоняться единому Богу, – с улыбкой напомнил ей Джошуа.
Мария посмотрела на него с потрясенным видом.
– О-о… что ж, полагаю, это прогрессивный шаг. Хотя, если не ошибаюсь, его хватило ненадолго?
– Не ошибаетесь, – согласился артист. – Его обвинили в богохульстве и предали забвению все его деяния.
Миссис Эллисон пристально посмотрела на собеседника. Ей не сразу удалось собраться с мыслями.
– Вы говорили не о богохульстве. Вы говорили о непристойности, – напомнила она.
– Ну, это как посмотреть, – возразил Филдинг. – То, что красиво для одного, может быть непристойно для другого.
– Чепуха! – Лицо пожилой леди порозовело. – Каждый приличный человек понимает, что непристойно вмешиваться в частную жизнь и чувства других людей, и понимает, что существуют границы, нарушать которые непростительно, и позволяют себе такое только самые вульгарные и испорченные грешники.
– Конечно, границы существуют… – начал актер.
– Вот именно! – Миссис Эллисон ловко поймала его на слове – На том и покончим. Мой чай остыл. Не будешь ли ты так любезна послать за горячим чайником, – повернулась она к бывшей невестке, и это была не просьба, а распоряжение.
Кэролайн позвонила колокольчиком. Она видела, что накал раздражения Джошуа скрывается под тонким налетом вежливости и что он сдерживается, делая скидку на почтенный возраст старой дамы, сознавая также, что она была бывшей свекровью его жены и гостила у них в доме, пусть и неохотно.
И миссис Филдинг вдруг решила высказать то, что, по ее мнению, хотел сказать ее муж.
– Никто не возражает, что существуют темы, о которых не следует говорить, – произнесла она, – разногласия возникают только по поводу того, какие же именно это темы.
– Любые из тех, что пренебрегают моральными устоями и оскорбляют чувства приличных мужчин и женщин, – категорически заявила Мария Эллисон. – Возможно, ты утратила здравый смысл, но большинство благоразумных людей это понимает. Спроси тех, кто раньше числился среди наших друзей. Хвала Господу, лорд-камергер еще благоразумен!
Кэролайн с трудом удержалась от возражений, и только потому, что поняла бессмысленность дальнейшего спора.
Вошедшую горничную послали за свежим чаем. Джошуа встал под благовидным предлогом, поцеловал жену в щеку и пожелал старой даме приятного дня.