– А когда родители придут, Джесс? – спросила я.

– Мама в полшестого, а папа после шести. – Она ждала нас у лестницы, чтобы мы все вместе поднялись к ней в комнату. – У папы сегодня новый пациент, и он, наверное, задержится.

Мистер Гейтер работал психотерапевтом. Кейси не раз грозилась попросить его поработать со мной бесплатно. Чтобы он помог мне с моими «тараканами». Не то чтобы у меня их было так много… Но Кейси считала, что причина моего цинизма кроется во внутреннем конфликте. Я же придерживалась иного мнения: что все умные люди циничны. Что до Джессики… Джессика отмалчивалась. Хотя мы обсуждали это лишь в шутку, она всегда немного смущалась, когда мы поднимали эту тему. Видимо, наслушалась от папы всякого психотерапевтического мозговтирательства и действительно думала, что мое негативное отношение к жизни объясняется внутренним конфликтом.

Сама Джессика терпеть не могла негативное отношение к жизни. Она ненавидела его до такой степени, что даже не говорила об этом вслух. Ведь это тоже было бы проявлением негатива.

– Скорее, скорее! Что вы там копаетесь?

– Вечеринка начинается! – провозгласила Кейси и промчалась мимо Джессики вверх по лестнице.

Джессика захихикала и попыталась догнать Кейси, но я задержалась и поднялась по лестнице не спеша. На самом верху я услышала, как подруги смеются и болтают в комнате в самом конце коридора, но я туда не пошла. Кое-что еще привлекло мое внимание.

Дверь в первую спальню слева от меня была широко открыта. Мой разум велел мне пройти мимо, но ноги не слушались. Я стояла у распахнутой двери, приказывая себе отвести взгляд, но тело не слушалось.

Заправленная кровать без единой складочки, темно-синее покрывало. Все стены увешаны постерами с супергероями. Черная лампа над изголовьем. Все в комнате осталось таким, как я помнила, только грязная одежда не валялась на полу. Открытый шкаф был пуст, а календарь с Человеком-Пауком, висевший над компьютерным столом, убрали. Но в комнате все еще чувствовалось человеческое присутствие, будто он все еще был там. А мне по-прежнему было четырнадцать.

– Джейк, я не понимаю. Что это за девчонка?

– Не беспокойся. Она ничего для меня не значит.

– Но…

– Тихо, тихо. Ерунда все это.

– Я люблю тебя, Джейк. Не лги мне!

– Не стану.

– Обещаешь?

– Обещаю. Неужели ты думаешь, что я могу сделать тебе больно, Би…

– Бьянка! Ты куда подевалась?

Услышав голос Кейси, я вздрогнула и быстро вышла из спальни и закрыла дверь. Но знала, что, вставая ночью в туалет, не смогу пройти мимо.

– Иду! – Я постаралась ответить нормальным голосом. – Господи, хоть раз в жизни можете потерпеть?

И с вымученной улыбкой я пошла смотреть кино с подругами.

7

Немного поразмыслив, я решила, что быть жупой не так уж плохо.

Преимущество номер один: не надо беспокоиться о том, какая у тебя прическа или макияж.

Преимущество номер два: не надо казаться крутой – никто на тебя не смотрит.

Преимущество номер три: никаких проблем с парнями.

Я осознала третье преимущество, когда мы смотрели «Искупление» в комнате Джессики. В этом фильме бедняжке Кире Найтли приходится пережить адскую трагедию в отношениях с Джеймсом МакЭвоем, а вот если бы она была дурнушкой, он бы даже не посмотрел в ее сторону. И не было бы никаких разбитых сердец. Все же знают, что старая песенка про «лучше любить и потерять любовь…» – полная ерунда.

И это не единственный фильм, к которому применима моя теория. Сами подумайте. Будь Кейт Уинслет гадким утенком, Леонардо ДиКаприо ни за что не стал бы увиваться за ней в «Титанике», и сколько слез мы бы тогда сэкономили! А если бы Николь Кидман в «Холодной горе» [11] была уродиной, ей не надо было бы волноваться о Джуде Лоу, когда тот ушел на войну. И этот список можно продолжать до бесконечности.

Всю жизнь я была свидетелем того, как мои подруги страдают из-за парней. Обычно отношения заканчиваются одинаково: слезами (в случае с Джессикой) или криком (в случае с Кейси). У меня лишь однажды была несчастная любовь, но мне хватило. Поэтому во время просмотра «Искупления» я поняла, что должна бога благодарить за то, что не красотка. Ох, и жалкое я, наверное, зрелище со своими теориями!

К сожалению, моя непривлекательность не спасла меня от семейной драмы.

На следующий день я пришла домой где-то в половине второго. После «ночевки» у Джессики – ведь мы не спали всю ночь – и глаза у меня слипались. Но когда я увидела, в каком состоянии был наш дом, сон как рукой сняло. На полу гостиной сверкали осколки стекла, кофейный столик был перевернут, как будто кто-то толкнул его ногой, а по всей комнате раскиданы пустые пивные бутылки. Я не сразу даже сообразила, что к чему. Замерла на пороге и сначала подумала, что нас ограбили. Но потом услышала из папиной комнаты громкий храп и поняла, что все гораздо хуже.

Мы жили не в образцовом доме, поэтому при входе не всегда снимали ботинки. Но сегодня снимать их было даже опасно. Стекло хрустело под ногами, пока я шла на кухню за мусорным мешком – без него разгрести этот хаос было бы невозможно. Осколки, по-видимому, были от нескольких разбитых рамок с фотографиями.

Шагая по дому, я чувствовала странное оцепенение. По идее, я должна была испугаться. Папа почти восемнадцать лет не пил, а пивные бутылки ясно свидетельствовали о том, что он сорвался. Но я ничего не чувствовала. Может, потому что не знала, как ощущать себя в такой ситуации. Что же такого ужасного произошло, что он после стольких лет не выдержал?

Ответ на мой вопрос лежал на кухонном столе, аккуратно упакованный в конверт из коричневой бумаги.

– Документы на развод, – пробормотала я, изучив содержимое открытого конверта. – Какого черта? – Я в шоке уставилась на витиеватую подпись своей матери. Ну да, я понимала, что конец неизбежен – когда твоя мать исчезает на два с лишним месяца, невольно возникают подозрения – но сейчас? Она что, серьезно? Ведь она даже не позвонила и не предупредила меня! А раз на то пошло, и папу.

– Проклятье, – прошептала я. Руки дрожали. Папа ни о чем не подозревал. Боже, неудивительно, что он сорвался! Как мама могла так поступить? С нами обоими.

Пропади все пропадом. Нет, правда. Пропади она пропадом.

Я отбросила конверт и направилась к шкафчику, где мы хранили все для уборки. Слезы наворачивались на глаза, но я сопротивлялась. Я взяла мусорный мешок и вернулась в разгромленную гостиную.

Я потянулась за пустой пивной бутылкой, и тут все навалилось разом, и к горлу подкатил комок.

Мама не вернется. Папа снова запил. А я… я в буквальном смысле разгребаю обломки. Собирая самые крупные осколки стекла и пустые бутылки в мешок, я старалась не думать о матери. О том, что сейчас она, наверное, уже покрылась ровным загаром. И, вероятно, завела себе симпатичного двадцатидвухлетнего любовника-латиноса. А еще я старалась не думать о ее красивой подписи, которой она подмахнула бумаги на развод.