Разъезжая по стране, коммивояжеры выясняют, куда и сколько может прибыть для охоты за гоями новых транспортов израильтян, равно как намечают, кто из местных торговцев либо промышленников может быть искоренен немедленно через закрытие кредита и подтасовку конкуренции в лице шаббесгоев, а кого предстоит уничтожить измором, путем обратного метода, т. е. облегчением кредита и даже обещанием утроить через артистов, кагальных же адвокатов, «несчастное» банкротство. Впоследствии, где надо открывается комиссионерство или отделение еврейского банка и, наконец, воздвигается синагога как увенчание торжества Израиля.
Ожидовление адвокатского сословия – увертюра и суррогат иудаизации суда. Кагал стремится властвовать обманом и разграблением, но безнаказанно. Для этого надлежит нейтрализовать, а вслед затем и подчинить суд.
«Гениальным» этому иллюстрированием служит мало, к несчастью, понимаемый гоями доныне процесс Дрейфуса.
Еврей от природы – фактор. Отсюда вполне естественно, что он не забывает о факторстве и как адвокат. Комиссионная и «наблюдательная» деятельность иудейской адвокатуры не только общеизвестна, но и заразительна, а другие евреи тому же всемерно содействуют. Ввиду этого подобно зайцам на бирже, промышляющим наряду с маклерами, мы наблюдаем и вольнопрактикующих шаббесгоев-комиссионеров на разных ступенях до области сильных мира сего включительно. Без таких соучастников кагал не мог бы, конечно, и мечтать о том, чего достиг в наши дни.
Тема, сюда относящаяся, расцветает главным образом в сфере концессий и на парламентской ниве, но, к сожалению, может быть здесь только намечена, хотя и достойна проницательного анализа, так как именно в ней лежит центр тяжести опаснейших замыслов еврейства.
Что же касается адвокатуры, то крайнее ожидовление ее, например, в России открыло сынам Иуды возможность лишать защиты на суде даже обвиняемых в «погроме», т. е. тех внезапно настигнутых кагалом русских людей, которые среди разгара еврейского бунта 1905 г. втайне, заранее, предательски подготовленного, снабженного браунингами и бомбами и кинувшегося на растерзание нашей родины, восстали беспомощные и безоружные для ее спасения. Евреи же не только принимали всяческие меры к преданию «погромщиков» уголовному суду без защиты, но и, объявляя себя пострадавшими, посылали обвинять их целые десятки ядовитейших представителей своей жидовской и шаббесгойской адвокатуры.
Прикрываясь сочувствием к «угнетенному» племени и отождествляя его победу с расцветом русской свободы, такие шаббесгои в действительности руководствовались другими, более звонкими мотивами. Торговля и промышленность, железные дороги и кредит, биржа и пресса, общественная и политическая деятельность завладевают Израилем неотвратимо и беспредельно. Свобода «без чеснока» становится немыслимой. Ясно, что преуспеть в карьере и даже существовать в адвокатуре нельзя иначе, как питая нежную склонность к жидам. И вот наблюдение ясно показывает, что русская адвокатура, как и сама национальная печать, приговаривается кагалом к смерти. Уже в настоящее время адвокатская практика повсюду сильно зависит от «избранного» народа. Некоторые же ее категории, например, risum teneatis, бракоразводные дела, а в особенности, конкурсы и администрация, почти всецело захвачены евреями. Представляя наилучшую, пожалуй, территорию для иерихонского соглядатайства, а затем и для радикального истребления русского купечества, равно как для пожирания русских фабрикантов, конкурсы и администрация распространяются эпидемически. Но тогда как, имея по иудейскому замыслу, задачей превращать подлинных кредиторов в подставных и наоборот, конкурс требует хотя бы грошового удовлетворения для своих клиентов. «Администрация» есть учреждение для той же цели, но высшего порядка. Еврейский идеал заключается в том, чтобы, формально действуя от имени подлинных кредиторов, на самом деле оставлять их через «администрацию» вовсе ни при чем наравне, конечно, с самим хозяином предприятия, для восстановления операций которого администрация будто бы учреждается. Злоупотребляя именно этим и откладывая удовлетворение кредиторов в какой-либо доле на неопределенное время, «администрация» открывается подчас на основании фальшиво преувеличенного актива и преуменьшенного пассива баланса, а по открытии немедленно переставляет регистр, извращая актив и пассив в обратных отношениях. Сверх того, под видом пользы делу администраторы, скупая под рукой претензии и подтасовывая собрания кредиторов, так сказать, сами же себя нередко уполномочивают закладывать и продавать имущество администрации, равно как для нее и от ее будто бы имени кредитоваться вновь, а затем сами же на фальшивых собраниях одобряют и утверждают вредные для кредиторов результаты. Опасаясь не получить в конце концов ничего, настоящие кредиторы оказываются в необходимости уступать свои претензии по чем бы то ни было или хозяину предприятия или в большинстве случаев администраторам, каковые сплошь и рядом бывают представителями «избранного» народа в оркестре с его же адвокатами. Не мешает заметить, что многие адвокаты евреи специализировались на администрациях еще и в качестве юрисконсультов точно так же, как и при торговых фирмах вообще, которые, изумляясь перед иудейскими талантами, предпочитают евреев русским, сами же евреи-коммерсанты русских адвокатов и подавно знать не хотят.
Такова одна сторона вопроса, другая, политическая, была, как известно, освещена в столь же печальных красках перед русскими законодательными учреждениями. Тем не менее, вопрос еще далеко не исчерпан. Проникая во все слои населения и располагая, как организованная умственная сила, большим влиянием, адвокатура не должна оставаться вне надзора власти, а потому иудаизация адвокатуры, как факт грозный, требует глубокого и всестороннего исследования. Если надо пресечь иудейскую деятельность в прессе и на кафедре, то едва ли менее настоятельно обуздание катальной адвокатуры. Будучи сплоченной и распространяясь на любые классы общества, адвокатура эта деморализует все вокруг, а потому должна быть поставлена в не менее суровые условия, чем иудейская пресса. Еще римляне поняли, что право толковать законы мало уступает праву издавать их вновь. Памятуя же о Талмудической подготовке евреев, равно как и о том, что извращение буквы и разума чужих законов с точки зрения кагала исполнению не подлежащих, оказывается излюбленной специальностью «угнетенного племени» и рассматривается им, как обязанность, подвиг и тождество. Нельзя не видеть, что запрещение иудеям доступа в адвокатуру – вопрос не только национального достоинства, а и безопасности России.
Мероприятия по этому предмету настоятельны, особенно, когда мы видим, что в Москве, пожалуй, более половины, а в Петербурге около трех четвертей адвокатуры уже состоят из евреев либо шаббесгоев, чего ни в какой стране более нет. Когда, сверх того, адвокаты-иудеи в большинстве стремятся не к одному только обездолению русских конкурентов, а и к злостным Талмудическим стеснениям самого их рекрутирования. Таким образом, промедление угрожает явной опасностью захвата кагалом всей адвокатуры в свое исключительное владение. Но это равносильно монополии еврейства на отправление правосудия. А так как без справедливого суда никакое государство существовать не может, то и неизлечимое заражение судебного ведомства иудейской отравой было бы нравственной, а затем и политической гибелью нашего многострадального отечества.