Международное тайное правительство | Страница: 199

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Тогда же Белозерову было поставлено на вид, что поведение товарищества, не считающегося с интересами рабочих, идет в разрез с мирными намерениями правительства. («Русское Слово»).


26. Расходы на флот. С каждым годом ассигнования на флот необыкновенно растут. Вот таблица сумм, расходуемых разными государствами, в миллионах рублей (1911/12 г.):


Международное тайное правительство

В будущем году ассигнования на флот везде увеличиваются, кроме Англии и Германии, где они и без того очень высоки. Россия же впервые занимает одно из главных мест после Франции.


27. Акулы. Дурно ли это, хорошо ли, – у нас будет флот! Спорить по существу меры поздно. Надо считаться с ее последствиями. А последствия здесь, как и у всякого исторического факта, делятся на ближайшие и отдаленные. К числу первых относятся оживление нашей промышленности и сдвиги во внутренней политике, могущие отразиться на предстоящих выборах. Вторые охватывают сферу внешней политики. Принятие судостроительной программы сыграло для биржи роль, какую для урожая играет весенний дождь. Ценности поднялись, как всходы, вздулись, как реки. Золотой дождь буквально оросил отощавшие карманы онколистов, скатился в золотые озера и моря в кассах банков и крупных спекулянтов. Нашлись, как всегда люди с «нюхом», запасшиеся по дешевым ценам ходким теперь товаром. Называют банкиров, скупивших десятки тысяч акций одного из заводов, наиболее заинтересованных в выполнении морских заказов; акции этого завода в два дня после решения бюджетной комиссии вздулись на 25 % и продолжают расти. К здоровым причинам такого роста, как всегда, присоединяется бешеный ажиотаж. Где он остановится? Повторится ли история Лены с Захарием Ждановым и обстриженным Панурговым стадом? Если это случится, то кажется, не в ближайшем будущем. На помощь судостроению идет урожай. Он, говорят, будет выше среднего. На Каме, на Кавказе и в Сибири говорят о небывалых хлебах. Если Бог поможет снять хотя бы половину того, что сулят всходы, мы в третий раз получим милость Божию. А так как с урожаем связано дыхание вех наших экономических пор, то и без судостроительства физиономия нашего денежно-промышленного рынка была бы, конечно, веселой. Теперь же она почти восторженна. Еще 2–3 недели, еще несколько авторитетных подтверждений грядущего урожая, и наши биржевые зайцы, онколисты и банкиры закружатся в вакхической пляске. Уместно ли при таких обстоятельствах каркать? пусть их! В материальном обиходе страны творится процесс отложения, прилив юных страстей. Проповедовать в такие эпохи смирение и аскетизм значит вопить в пустыне. Такого же взгляда, кажется, держится и г. Коковцев, решившийся на этот раз не «предостерегать» публику. (Прошлогоднее его предостережение, как известно, поспело лишь тогда, когда Ждановы уже набили карманы, а вздутые бумаги оказались у публики. Оно поэтому не спасло, а разорило публику).

Я вообще не понимаю смысла таких «предостережений». Дебютировал ими в 1895 г. С. Ю. Витте, да еще в эпоху им же созданного грюндерства. Помнится и тогда эти «предостережения» достигали результатов, обратных желаемым, – биржа отвечала на них только новым повышением. Самое поверхностное знакомство с психологией играющей публики и с махинациями закулисных банковских сфер должно бы отучить власть от таких приемов. Биржа – всесветный игорный дом. Проповедовать в таком доме безнравственность игры, по меньшей мере, смешно. Предостерегать же от ставки на такой-то цвет, такой-то номер или карту, мотивируя это предостережение тем, что этот номер, цвет и карта уже много раз выиграли, – значит подорвать к ним интерес. Когда министр финансов возвещает, что известная серия бумаг чрезмерно взвинчена, у каждого игрока является желание подвинтить ее еще выше, примазаться к чужому счастью. Бумаге, которая поднята на 100 руб., ничего не стоит встать на цыпочки и подняться еще на 10 руб. А ведь только их, этих нескольких рублей разницы, и ищет игрок. Прошлогоднее «предостережение» от Лены взвинтило на время цену ее на сотни рублей. Последовавшее же затем падение обязано было не «предостережению», а банковским маневрам. Никакое министерское распоряжение не застает банкиров врасплох. Эти акулы плавают в глубоких местах, у самого центра власти. Покойный Ротшильд явился в Россию с одной парой панталон, а через несколько лет стал лейб-банкиром. Ему было известно то, чего не знали высшие сановники министерства. Основав десятки обществ и выпустив на биржу на миллиарды акций и облигаций, он играл на биржевых ценностях, как Гофман на клавишах. Такое «знание» биржи влекло к нему лиц, желавших нажить, а нажить у нас пламеннее всего желают те, кто прожился: наша знать, высшая бюрократия. Я видел выходящими из кабинета Ротшильда таких сановников, которые не признают ничьих кабинетов, кроме своего. И я слышал от покойного лейб-банкира такие «секреты», о которых потом боялся думать и наедине…

«Лейб-банкиры» не перевелись. Как прежде, как всегда, они «все знают и все могут». Между тем, что было в эпоху С. Ю. Витте и тем, что происходит сейчас разница в факте, что теперь банкиры объединились в тресты, и что сеть, закинутая ими для публики, так велика и прочна, что ее не порвать даже крупной рыбе. Теперь ценности синдицируются. Означает это, что бумага, назначенная к взмыванию, скупается данным трестом в огромных партиях за средства казны (на ссуды государственного банка), переводится и перепродается частью за границей (тамошними трестами), а затем дружными усилиями наших и иноземных банков вздувается. В самое последнее время так вздуты никопольские, путиловские, киево-воронежские (эти – особенно), бакинские, лианозовские и многие другие. Банки нажили на этом десятки миллионов, «лейб-банкиры» – миллионы, ну а публика… умная публика – тоже нажила!.. Очень наивно думать, что акулы нашей биржи, «все могущие, все знающие» и играющие притом на казенные деньги, не осведомлены о «предостережениях». («Русское Слово»).


28. С. Ю. Витте и народное образование в России. Институтом маргариновых профессоров, так широко развившимся у нас, Россия и значительной, если не в исключительной степени обязана принципам графа Витте и его школьной политике.

Высокомерные колкости экс-премьера по адресу Г. Думы, его вылазки против национализма, его насмешки над новыми законодательными учреждениями, которые не только проявляют дух национализма, столь неугодный сиятельному оратору, но и желают научить новым принципам лиц, убеленных сединами, звучат жалко. Старого сановника, душившего русское просвещение, а еврейские коммерческие училища снабжавшего жирными казенными субсидиями, ничему, разумеется, научить нельзя, любви же к несчастному, многострадальному русскому народу, в особенности.

Граф Витте, проявивший столько преступной жестокости по отношению к народным училищам, лишавший их необходимых средств существования, с одной стороны, а с другой – представители нижней палаты, с истинным пониманием государственных интересов и нужд, поспевшие удовлетворить насущные потребности народа в области образования, ассигновавшие на начальное обучение по 10 миллионов в год на десять лет вперед, без сомнения, держатся совершенно различных принципов, диаметрально противоположных и, конечно, никогда не поймут друг друга. А если что-нибудь может служить наиболее наглядным, наиболее убедительным примером, что такое национализм, так это отношение к народному образованию, которое является одним из самых могущественных факторов процветания и силы государства, отношение, столь различное со стороны убеленного сединами бюрократа и со стороны членов Г. Думы.