*Капитан снова открыл глаза и, увидев *Мэри, спросил:
– Почему ты еще здесь?
– Не обращай на меня внимания, – ответила она. – Я всего лишь женщина, с которой ты прожил в течение десяти лет.
В этот момент Лайра, одна из пожилых индеанок, крикнула Акико на языке канка-боно, что ее четырехлетний сын, Орлон, сломал себе руку и ей нужно скорее спешить домой. Приблизиться к жилищу *капитана Лайра не решилась, так как была уверена, что оно поражено некими злыми чарами.
Акико попросила *Мэри присмотреть за *капитаном, покуда она сбегает домой, и пообещала вернуться поскорей, как только сможет.
– Веди себя тут хорошо, – наказала она *капитану. – Обещаешь?
Тот нехотя пообещал.
* * *
Мэри, по просьбе Акико, принесла с собой *«Мандаракс» – в надежде установить с его помощью диагноз недуга, из-за которого *капитан за последние сутки несколько раз впадал в состояние комы, напоминающее смерть.
Но стоило ей показать ему компьютер, как тот, не дав ей задать ни единого вопроса, выкинул неожиданный фортель: встал и выхватил у нее из рук аппарат, точно никакой болезни и не бывало.
– Этого сукина сына я ненавижу больше всего на свете! – произнес он, после чего сбежал на берег и побрел по отмели в сторону океана, по колено в воде.
Бедная *Мэри погналась за ним, но ей явно не под силу оказалось помешать столь крупному и еще физически крепкому мужчине. Ей оставалось лишь беспомощно наблюдать, как капитан швырнул *«Мандаракс», так что тот, плюхнувшись в воду, опустился на подводном склоне на глубину порядка трех метров. Отмель в этом месте обрывалась, и основание острова начинало уходить вниз уступами, напоминавшими гребень морской игуаны.
Она видела, куда упал компьютер. Он лежал на одном из таких уступов – фамильная ценность, которую она после смерти обещала оставить Акико, и эта скрюченная дряхлая леди устремилась за своим сокровищем. Нырнув, она успела даже схватить его – но тут возникшая невесть откуда гигантская белая акула проглотила ее вместе с «Мандараксом».
* * *
С *капитаном же случился провал памяти – и он продолжал стоять на отмели, по колено в воде, не понимая, что он тут делает и в какой части света вообще находится. Больше всего его тревожила назойливость каких-то нападавших на него птиц. На самом деле это были безобидные певчие пташки-вампиры, заурядные обитатели этого острова, привлеченные кровавыми пролежнями *капитана. Но ему они представлялись чем-то неведомым и пугающим.
Он пытался отгонять их хлопками и громко звал на помощь. Все новые птички подлетали, заинтересованные скоплением своих сородичей, и *капитан, окончательно уверившись, что они хотят заклевать его, и обезумев от страха, кинулся в воду вслед за Мэри – где его сожрала рыба-молот. Глаза у этого морского животного располагались по бокам его молотообразной головы – устройство, доведенное до совершенства Законом естественного отбора еще много миллионов лет назад. Акула эта представляла собой безотказную деталь в часовом механизме мироздания, усовершенствовать которую было уже невозможно. И чего ей уж наверняка не требовалось – так это мозга больших размеров.
Что бы она стала делать с более крупным мозгом? Сочинила бетховенскую Девятую симфонию?
Или, быть может, написала бы следующие строки:
Весь мир – театр;
в нем женщины, мужчина все – актеры;
у каждого есть вход и выход свой,
и человек один и тот же роли
Различные играет…
Уильям Шекспир (1564–1616)
Я пишу эти слова в воздухе – указательным пальцем моей левой руки, которая тоже суть лишь воздух. Моя мать была левшой, и я в нее. Ныне среди людей нет ни одного левши. Они с равным успехом орудуют обоими своими плавниками. Моя мать была рыжеволосой, как и Эндрю Макинтош, однако дети, я и Селена, не унаследовали ржавого оттенка шевелюру своих родителей. Как не унаследовало ее человечество вообще – да и не могло унаследовать. Рыжеволосых людей больше не встретишь. Мне лично не довелось знать ни одного альбиноса, но и альбиносов больше не осталось. Среди тюленей же альбиносы время от времени встречаются. Их шкуры высоко ценились бы миллион лет назад в качестве материала для шуб, в которых зажиточные дамы показывались в опере и на благотворительных балах.
Могли бы, как материал для шуб, подойти людям древних времен шкуры их современных потомков? Почему бы нет.
* * *
Не волнует ли меня неосновательность такого писательства: воздухом по воздуху? Что ж, слова мои будут не менее долговечны, чем все, написанное моим отцом, или Шекспиром, или Бетховеном, или Дарвином. Оказывается, что в конечном счете они все писали воздухом по воздуху, и теперь я ловлю в мягком воздухе следующую мысль Дарвина:
Прогресс носит гораздо более всеобщий характер, чем регресс.
Верно. Как это верно.
* * *
В начале моего повествования казалось, что земной части часового механизма мироздания грозит страшная опасность – из-за того, что многие ее детали, а именно люди, пришли в негодность и начали причинять ущерб всем окружающим деталям и самим себе, в ту пору я был готов признать нанесенный урон невосполнимым.
Но не тут-то было!
Благодаря некоторым изменениям, которые претерпело устройство человеческих существ, я не вижу теперь, что помешало бы земной части этого часового механизма тикать вечно – так, как она это делает ныне.
* * *
Если эту гармонию человечества с самими собой и остальной Природой восстановили некие сверхъестественные существа или инопланетяне с летающих тарелок – это любимцы моего отца, – то я их за этим не застал. Я готов клятвенно утверждать, что Закон естественного отбора исправил все недостатки без какого бы то ни было постороннего вмешательства.
В условиях преимущественно водной среды обитания на Галапагосском архипелаге в наибольшем количестве выжили те, кто оказывался более удачливым рыболовом. Те, чьи руки и ноги больше походили на ласты, плавали лучше других. Выдающиеся челюсти лучше, чем когда-либо могли руки, позволяли хватать и удерживать рыбу. И любой рыболов, проводя все больше времени под водой, разумеется, получал возможность поймать больше рыбы, если тело его было обтекаемым, пулеобразным, с уменьшенным черепом.
* * *
Итак, повествованию моему подошел конец – не считая нескольких не столь важных деталей, которых мне не удалось коснуться раньше. Я изложу их не слишком упорядоченно, так как теперь мне приходится спешить. Отец и голубой туннель могут пожаловать за мной в любую минуту.
* * *
Знают ли люди ныне, как прежде, что рано или поздно им предстоит умереть? Нет. К счастью (по моему скромному мнению), человеческий род напрочь выбросил это из головы.