Этого чернявого, цыгановатого вида ирландца они освободили из трюма английского судна, шедшего на Барбадос с грузом каторжан. Штатный пиратский лекарь, носивший ласковое прозвище Клистир, схлопотал осколком ядра в левую руку, и лечить пришлось его самого.
Ирландец, только увидев кровящую рану, подался вперед из толпы выпущенного из трюма сброда, указал на Клистира и потребовал вина, суровую нить, иглу и полотна на перевязку. Шить рану ему не дали. Но рому и полотна принесли. С перевязкой ирландец справился играючи, не хуже недоброй памяти отца Клода, и много лучше Клистира. Марина, подумав, предложила ему место в команде, вторым лекарем. Ирландец согласился.
Что ж, пиратский корабль много лучше любой плантации!
Успевший за несколько недель наслушаться всякого о своем капитане новичок смерил португальца недоуменно — высокомерным взором и заявил о настолько глубокой вере в своего капитана, что принимать подобное пари для него бесчестно. Ведь почтенный португалец, несомненно, проиграет.
К стойке тут же подскочил Смолли, рявкнул, что ставит на своего капитана вот эту, тысяча чертей ей в корму, изячную штучку — и грохнул перед Джоном Серебряная Нога трофейную церемониальную шпагу. С чеканкой по клинку, рубином в рукояти и ценой в хорошего жеребца.
Джентльмены, отдыхающие в таверне, тут же столпились вокруг, разглядывать заклады и делать свои ставки. Но не все.
С полдюжины матросов «Ульфдалира», явно не соотечественники капитана Торвальда, чуть покучковались поодаль, поспорили, помахали руками и кружками, и направились к столу, где их капитан с сэром Морганом обменивались свежими и не очень морскими байками. Не просто так, а внимательно друг друга прощупывая и обнюхивая.
К матросам примкнуло еще с полдюжины любопытных. Капитана Чирья ни среди них, ни в поле зрения у стойки уже не было: он-то прекрасно видел, что у тарелки капитана Моргана все еще лежат два заряженных пистолета, а капитан Торвальд непринужденно орудует любимым тесаком вместо столового ножа. Ну и не сомневался ни мгновенья, что хоть одна пуля, если что, достанется зачинщику, стоит только тому попасться Моргану на глаза.
Тот из матросов, что был более всех пьян или же достаточно туп, чтобы оказаться впереди компании, озвучил общую идею: залог. Ибо один морской дьявол знает, вернется ли капитан Морган, ежели проиграет пари, а кто ж тогда заплатит виру осиротевшей после потери Свена — недоразумения команде? Золотом! По весу свиньи!
В пьяных глазах матросов светилась такая нестерпимая жажда хоть раз в жизни запустить лапы в огроменную кучу монет, что для прочих мыслей там места не осталось. А зря. Хотя бы потому что капитану Моргану даже не пришлось ставить зарвавшихся пьянчуг на место.
— А ну, цыц, отродья блудной каракатицы! — рявкнул на них Торвальд Харальдсон, подкрепив слова красноречивым тычком тесака в сторону провинившихся. Кучка матросов слегка протрезвела и слегка попятилась, ровно настолько, насколько позволяли подпирающие сзади любопытные. Правда, тесак при этом все равно упирался в чье-то волосатое потное брюхо. — Если забыли, кто ваш капитан, так я напомню.
Торвальд хмуро оглядел своих матросов, мигом посмирневших и только невнятно бурчащих, что они ж того, за общее дело радеют-то! Оглядел — и сел обратно, нанизал на тесак очередную сосиску, мол, продолжаем нашу светскую беседу, сэр Морган.
Сэр Морган одобрительно хмыкнул: а северянин-то держит команду в кулаке, не то что некоторые португальские Чирьи. И уже показывает, что готов принять правильную субординацию. Может получиться и впрямь неплохой союз, чем Дейви Джонс не шутит.
— Мои ребята немного торопятся, капитан Морган, и не обучены манерам. Но… — он выразительно помахал сосиской на тесаке, намекая, что зерно истины в их словах есть.
Морган засмеялся:
— Так ваша свинья все же была редкой породы, а, капитан Харальдсон?
— Редчайшей свиньей, капитан Морган, — хмыкнул Торвальд.
— Эй, чиф! — крикнул Морган через весь зал. — Сколько весит свинья?
— Хорошая валлийская свинья, кэп, весит стоунов двадцать пять, — отозвался от стойки, на которой так и сидел с белой кошкой на коленях, Нед. — А то и все тридцать!
Зал притих: джентльмены судорожно сглатывали, пытаясь представить себе этакую прорву золота, целых тридцать стоунов. Или свиную шкуру, набитую золотом. Или…
Морган чуть не засмеялся вслух, представив себе абсолютно счастливого пирата: пьян в стеньгу, в каждой руке по девице, из карманов сыплется золото, и вся таверна пьет за его здоровье и за его счет. Как все просто, еще проще, чем мечты покойного графа Арвеля о герцогском троне под задницей, несветлая графу память.
— Ну нет, чиф! Нам нужно точно, я ж не могу обидеть моих друзей с «Ульфдалира», недосыпав монет!
В ответ Нед спрыгнул со стойки, произведя грохот и звон кружен на окрестных столах, посадил кошку себе на плечо и вразвалочку направился к столу Моргана. Само собой, заинтригованные джентльмены освобождали ему дорогу и вытягивали шеи: не часто в таверну «Девять с половиной сосисок» приезжает цирк!
А Нед, остановившись возле трупа, наклонился, поддел его за пояс одно рукой и поднял на уровень глаз.
Скептически осмотрел, показательно взвесил и провозгласил:
— Девять стоунов и полтора фунта, кэп! Жидковата была свинья, недоразумение какое-то. — И, глянув на так и стоящих около стола матросов «Ульфдалира», велел: — Забирайте тушу, нечего тут свинарник разводить.
Тело Свена — недоразумения полетело в матросов, те его поймали, едва не повалившись на пол, а Морган светло улыбнулся Торвальду:
— Не будем мелочиться. Десять стоунов золота, друг мой. Я не ношу их с собой, но если вы соблаговолите прогуляться до «Розы Кардиффа», мы упакуем мою ставку в удобный сундучок и оставим на хранение достопочтенному владельцу сего богоугодного заведения. Да, мистер Джон?
Совершенно неслышно оказавшийся рядом с Недом Джон Серебряная Нога уронил свое веское: «Годится», — и махнул матросам на дверь, чтобы выносили тело прочь.
Обе команды так, процессией, и покинули гостеприимное заведение. Впереди шли те матросы, что тащили Свена — недоразумение, и еще двое с факелами, освещать путь в ночи. Следом — два капитана, сопровождаемые Недом с еще одним факелом, а за ними — обе команды, пьяные не столько от рома, сколько от азарта приключения. Само собой, остальные джентльмены, кто мог стоять на ногах, увязались следом и не забыли прихватить света, чтоб лучше было видно золото капитана Моргана. А те обитатели славного городка Бастера, что увидели невесть откуда взявшееся факельное шествие — прихватив на всякий случай пистолеты и клинки, за ними.
И по всему городу расползалось тихое и не очень:
— Золото Моргана, очень много золота Моргана, полный трюм золота Моргана!
Вот так и становятся легендарными героями, думал Морган: свою умеренную дурь умножить на большую дурь окружающих, позолотить, полить кровью, добавить яркое представление — и легенда готова. Можно ставить «Розу Кардиффа» против дырявого корыта бедной прачки, что через неделю вся Тортуга будет точно знать, что капитан Морган ограбил золотые прииски Новой Испании, набил золотом все сундуки и так явился на Тортугу, похвастать удачей. С одной стороны, слава дело хорошее и полезное, с другой — охотников распотрошить его трюмы прибавится. А с третьей, не наплевать ли? Ни слава, ни золото по большому счету не имеют значения, потому что ни слава, ни золото не могут сделать сэра Генри Моргана по-настоящему счастливым. Ничто не может, даже месть. Нет, даже наоборот, свершившаяся месть — это глубочайшее разочарование. Тупик. Бездна.