Он вынырнул из-за забора и вперил в меня выжидательный взгляд темных, как черные черешни, глаз. Я подкинула ему медяк и постреленок ловко поймал монетку на лету. Попробовал на зуб — не сунула ли пустышку.
— Отдашь ему? — Я показала запечатанное письмо и бусы из десяти медяков, нанизанных на холщовую веревочку.
— И кулек засахаренных орешков, — принялся торговаться он.
— Идет!
Мальчишка кивнул, спрятался за забором. Через некоторое время важной походкой он вышел из калитки и забрал письмо.
— Про орешки не забудь! — убегая, прикрикнул он и ловко перебежал дорогу перед почтовой каретой.
Увидев меня, почтальон, уже лет десять доставлявший письма и бандероли в Косой переулок, натянул поводья, заставляя медлительную кобылку остановиться.
— Катаринка, слышала небось уже?
— Что, дядюшка?
— Посла-то этого проклятущего, который девиц молодых поубивал, сегодня в ночь арестовали! Так что с тебя скоро браслеты снимут. Попомни мои слова, Катаринка! Как пить дать, снимут!
Он прикрикнул на старую кобылку, заставляя ту дернуть тяжелую почтовую повозку. Карета уже скрылась за крутым поворотом, а я по-прежнему стояла в воротах, боясь поверить, что снова стала свободной.
Вечером Гнездич заполнили листовки с горячей новостью. Чеслава Конопку арестовали, когда он пытался сбежать из города, прихватив с собой сундук с закладными на родовые земли, украшениями жены и десятью фунтами золота.
Контора Кастана Стоммы подавляла роскошью. С порога полы застилали ковры, на окнах висели тяжелые портьеры, шитые золотыми нитками. На ровных стенах в рамочках висели дипломы, благодарственные письма и большой портрет самого судебного заступника, выполненный масляными красками.
Секретарь, худенький очкарик в дорогущем костюме, сидел за таким шикарным столом, о каком шеф «Уличных хроник» мог разве что на ночь мечтать, да и то мечта эта была бы одной из самых смелых в его жизни.
При моем появлении юноша оторвался от чистописания и отложил золотое перо с эмблемой столичного торгового дома канцелярских товаров, где обычный лист писчей бумаги стоил в четверть газетного рулона.
— Добрый день, — поздоровалась я, хотя за окном шумело раннее утро.
Откровенно говоря, мне осталось неясным, какого беса Кастан пожелал встретиться ни свет ни заря, хотя знал, как сильно я любила поспать. Видимо, он мучился бессонницей и, чтобы клиенты не думали наслаждаться жизнью, заставлял их вставать с первыми петухами. А заодно и секретаря, выглядевшего на раздражение свеженьким и собранным.
— Здравствуйте, нима Войнич. Я предупрежу сунима Стомму, что вы уже здесь.
Он назвал меня по имени, хотя мы прежде не виделись. Видимо, в конторах дорогих судебных заступников хорошим тоном считалось знать внешность клиентов еще до первого официального знакомства.
Я кивнула и проследила, как он на короткое время скрылся за тяжелой дубовой дверью с бронзовыми ручками, но немедленно появился обратно и пригласил меня войти.
— Доброе утро, Катарина. — С короткой улыбкой судебный заступник поднялся из-за стола, машинально застегнул камзол и указал на кресло, предлагая присаживаться. — Чудесно выглядите.
— Я вчера легла гораздо позже полуночи, поэтому, откровенно говоря, мое утро не настолько доброе, насколько ваше. Тем более что перед уходом из дома я сделала глупость и посмотрела в зеркало.
Я с комфортом устроилась в кресле перед антикварным столиком с резными ножками и танцующими цаплями, нарисованными на круглой столешнице. Невольно захотелось закрыть глаза и сладко задремать.
— Почему вы никогда не принимаете моих комплиментов? — с искренним любопытством поинтересовался Кастан и уселся напротив.
— Не люблю, когда мне лгут в лицо.
— Я полагал, что все газетчики — любители приврать, — с иронией парировал собеседник, похоже, получавший искреннее удовольствие от наших бесконечных пикировок.
— Как и судебные заступники, — не осталась я в долгу.
Наверное, мы бы пол-утра препирались, не уступая друг другу ни одной словесной пяди, но дверь в кабинет отворилась, и секретарь Кастана тихонечко ввез тележку с тарелками, накрытыми серебряными колпаками. Сильно запахло едой и кофеем.
— Надеюсь, вы не откажетесь позавтракать со мной? — предупреждая вопросы, пояснил Кастан.
Помощник заступника с видом фокусника открыл колпаки. На фарфоровых тарелках подрагивали желтые кругляши идеально круглой глазуньи, исходила дымком обваренная зеленая спаржа и масляно поблескивали ломтики поджаренной булки.
— Завтрак специально для вас готовил шеф-повар «Грант Отеля», — с многозначительной интонацией пояснил парень, видимо, надеясь меня удивить.
— Он использует для глазуньи какие-то особенные яйца? Может, петушиные? — фыркнула я, когда передо мной на столик была поставлена тарелка.
Секретарь растерялся, а Кастан любезно уточнил:
— Вы предпочитаете на завтрак что-то другое? Я могу немедленно отослать…
— Откровенно говоря, на завтрак я предпочитаю спать, — грубовато перебила я внимательного хозяина, — так что надеюсь, Кастан, вы меня заставили подняться на рассвете не для того, чтобы просто накормить яичницей, неважно, из чьих яиц.
Судебный заступник подавил улыбку и, взявшись за приборы, кивнул помощнику:
— Передайте ниме Войнич письмо, которое мы вчера ночью получили из мирового суда.
Передо мной лег конверт со вскрытой сургучной печатью. Дрожащими руками я развернула послание и пробежала быстрым взглядом по написанным каллиграфическим почерком строкам.
«В связи с отставкой сунима Чеслава Конопки и его арестом по подозрению в убийстве шестнадцати человек, пятнадцать из которых девицы, не достигшие возраста двадцати одного года, обвинения с нимы Катарины Войнич, приемной дочери владельца аптекарского двора Бориса Войнича, сняты. Дело закрыто».
— Вы это сделали! — задохнувшись от радости, воскликнула я.
— Нет, Катарина. — Улыбнувшись, он помахал вилкой. — Это сделали вы. Оказались настолько бесстрашной, что мне оставалось лишь наблюдать со стороны. Вы были великолепны.
— Спасибо, — не стала скромничать я и, вдруг почувствовав зверский голод, с аппетитом накинулась на яичницу, которую ненавидела всю свою сознательную жизнь.
— Еда приличная? — усмехнулся Кастан, наблюдая, как с моей тарелки исчезает завтрак.
— Довольно сносно, — небрежным тоном отозвалась я и тут же спросила: — А шеф-повар «Грант Отеля» не передал никакого сладкого комплимента?
Когда с едой было покончено, помощник Кастана, выступавший в роли предупредительного официанта, подал кофе и изящные кринки с шоколадно-мятным муссом. Мы говорили на незначительные темы: о газетных листах, странностях мировых судей и непостоянности весенней погоды.