Иона начал спускаться в трюм, как в бездну веков, по корабельному трапу, ступая так, словно боялся раздавить под ногами яйцо. И всё-таки нижняя перекладина заскрипела под его тяжестью. Однако этот шум никого не привлёк. Внутри было темно, но не совсем; Иона осторожно прошёл по коридору к приоткрытой двери корабельщика.
Каюты старинных кораблей совсем не были похожи на каюты современных пароходов. Каюта, в которую вошёл Иона, размещалась в кормовой части и была низкой и тёмной. Иллюминаторов в бортах не было. Несильный свет исходил от единственного люка, ведущего на палубу. Первое, что бросилось в глаза Ионе, это массивный, прибитый к палубе коваными гвоздями стол, за которым сидел корабельщик. Стол был накрыт персидским зелёным ковром. Роскоши в каюте никакой, она была доступна в то время только немногим. Чуть слева от головы корабельщика висел фонарь, покосившийся на правый борт из-за крена. По всей видимости, моряки неправильно разместили груз, и корабль немного накренился в сторону причала.
Иона поклонился, растягивая слова, представился: «Я Иона, сын Амафиина».
Корабельщик поднял от стола перекошенное лицо, кивнул на кресло рядом с собой, и пока Иона подходил и усаживался в не очень удобное жёсткое кресло, тем временем успел рассмотреть человека, от которого сейчас зависела его судьба. Больше всего Иону беспокоило, чтобы корабельщик не узнал подлинную причину его путешествия, тогда он побоится взять на борт своего корабля такого пассажира.
Иона уселся в это жёсткое кресло поудобней, будто сознавая, что ему долго придётся ждать. Перед ним за столом сидел, уткнувшись в пожелтевшие и потрёпанные бумаги, угрюмый суровый мужчина лет пятидесяти. Его смуглое, обветренное лицо было твёрдым, как кулак, с правильными чертами. Только губы были неприятно тонкими, но тем не менее ничто в нём не говорило о дурном характере.
Вокруг были разбросаны навигационные карты, что давало понять – он занят прокладкой курса предстоящего плавания. Морские карты тех времён были не очень точны, на их полях нарисованы орнаменты из диковинных морских чудищ и роз ветров. В распоряжении корабельщика были сложные штурманские приборы: угломерные инструменты для измерения высоты светила, а также горизонтальных углов. Корабельщик не очень тревожился неточностью карт, на его корабле находился проворный египетский проводник (лоцман) Савей. Он не один десяток лет проводит корабли этим путём. Их предстоящее плавание будет проходить сначала вдоль северного побережья Африки до Геркулесовых столбов. Пройдя Гибралтарские скалы, надо будет свернуть на северо-запад, и через два дня откроется порт Фарсис.
А сейчас Иона с тревогой ждёт, пока капитан закончит заполнять астрономические таблицы, в которых каждую букву и цифру, украшая завитушками, он выписывает с большой тщательностью. Даже не верится, что такой высокий, широкоплечий человек весом в сто с лишним килограммов может так старательно выводить буквы.
Сегодня писания тех времён могут прочесть лишь редкие знатоки.
Но вот наконец корабельщик закончил свои расчёты, встал со своего потёртого кресла, зевнул, расправил широкие плечи и стал внимательно приглядываться к будущему пассажиру с бледным и взволнованным лицом. Под этим взглядом Иона чувствовал себя не в своей тарелке, не очень уютно. Даже для той эпохи Иона был невысокого роста, коренастый, с бородой, в которой уже появились седые волосы, одет он был в тёмную одежду, покрытую пылью. Несмотря на жару, на голове его была фетровая шляпа с опущенными полями. Из-под шляпы выглядывали чёрные вьющиеся волосы. На испуганном лице блуждали глаза. На вид ему было лет сорок-сорок пять. Весь его облик соответствовал этому возрасту.
Корабельщик отметил про себя, что этот человек – коренной житель пустыни. Это можно было заметить по его задубелой от жгучего солнца коже на лице и по жилистым, в трещинах рукам.
«Вы хотите плыть с нами?» – громко спросил корабельщик и в упор посмотрел на Иону.
Иона тихим, дрожащим голосом произнёс:
«Да, – и тут же торопливо спросил: – А когда вы отплываете, и сколько я должен заплатить?»
«Корабль отходит завтра, с первым отливом».
Тёмное, словно прокопчённое, лицо хозяина корабля выражало снисходительную недоверчивость к такому странному пассажиру. Брови у корабельщика сошлись на переносице. Он подумал несколько секунд и назвал сумму. Иона опешил было, но скоро нашёлся, что сказать. «Я согласен», – пробормотал он быстро и невыразительно. И тут же достал из-за пазухи кожаный мешочек, отвязал ремешок и встал вполоборота от корабельщика, чтобы тот не видел всех денег в его кошельке. Зацепив горстью из мешочка звенящие монеты, начал отсчитывать положенную сумму.
Корабельщик, увидев деньги, облизнул пересохшие губы. На лице его было написано брезгливо-жадное выражение. Сколько запросил хозяин корабля, никому не известно. И мне тоже. В книге пророка Ионы очень коротко сказано: Иона «отдал плату за провоз и вошёл в него, чтобы плыть с ними в Фарсис от лица Господа».
Деньги, полученные за проезд, корабельщик брал по одной монете и подносил к свету фонаря, рассматривал монету за монетой, шевеля губами – не фальшивая ли? Затем стучал ими о край стола, проверяя на звук, и убедился, что Иона не фальшивомонетчик, по крайней мере. Сгрёб деньги со стола огромной рукой и сунул в свой карман. Поднял блестящие глаза на Иону и тягуче сказал: «Не с добром ты хочешь плыть с нами».
Иона покраснел и испуганно выпятил нижнюю губу, молча глядя прямо перед собой затуманенным взором. Корабельщик понял, что как ни дави на этого человека, из него уже больше не выжмешь денег. Не желая больше видеть невыгодного пассажира, он сказал: «Вы можете идти в свою носовую каюту», – и протянул ключ. Иона растерянно, но с облегчением взглянул на корабельщика, затем взял дрожащей рукой ключ и, не веря, что завтра наконец покинет этот город, направился в каюту. Шагал, словно по лисьей норе, по узкому коридору, заполненному непередаваемым запахом, свойственным только торговым кораблям: залежалым товаром, просмолённой пенькой, крысиным помётом и ещё чем-то, но нос его уже не мог ничего различить в таком зловонии.
Иона без труда открыл массивным ключом замок в двери и шагнул в каюту. Закрыв за собой дверь, он тут же почувствовал себя узником, запертым в тюремную камеру. В каюте остро пахло прелью, рыбой, морскими водорослями. Хотя на улице ещё чуть вечерело, внутри каюты было уже темно. Он зажёг на оливковом масле лампу и сел на койку. Иона был такой уставший, как никогда раньше. Даже когда ему приходилось по несколько дней без отдыха убегать вместе с гружёными верблюдами от разбойников-бедуинов, и тогда он не был так измучен, как сейчас.
Растерянный, голодный и уставший Иона прислонился спиной к дощатой переборке. Призадумался, глядя на тусклый огонёк лампы, повешенной на цепочке над люком, ведущим на палубу. Вокруг огонька нимб – маленькая жёлтая корабельная радуга. Но сон взял своё, Иона отяжелевшей головой сполз на жёсткую подушку. Ему начали сниться сны. Они все были связаны с пустыней, с его детством и с тем коршуном, что парил над великим безмолвием, покрытым небесной голубизной. Изредка сквозь сон он слышал, как вахтенный матрос расхаживал по палубе туда-сюда, стуча яловыми сапогами, подкованными тяжёлым железом.