– Так я и думал, – буркнул он и схватился за рукоять своего кинжала.
Дункан глазами проследил за движением товарища.
– Она поедет со мной, Алан, – заявил он без тени страха, в то же время не спуская глаз с руки, которая при этих словах дрогнула. – У тебя есть возражения?
Пальцы рыжеволосого великана снова дрогнули, сжимая рукоять.
– Может, и есть…
– Ты прольешь кровь Макдональда ради женщины из Кэмпбеллов?
Алан с минуту молчал, ища, что бы такое ответить. Не придумав ничего стоящего, он вернулся к лошадям, вскочил на спину ближайшей и, разразившись потоком брани, унесся в темноту.
Когда оба его спутника скрылись из виду, Дункан повернулся к пленнице. Та сидела на корточках возле ближайшего дерева.
– Снимай куртку!
Она вздрогнула и подняла на мужчину, нависшего над ней, испуганный взгляд. Было ясно, что она не верит собственным ушам. Как легко было бы воспользоваться ее слабостью прямо сейчас! Она одна и так далеко от Честхилла… Дункан прекрасно знал, чего хочет его тело, но сделал над собой усилие.
– З-з-зачем это? – запинаясь, спросила девушка.
Он помедлил с ответом. Наконец со вздохом сказал:
– Я не могу привезти тебя в лагерь в мундире sassannach.
Она посмотрела на свою красную куртку. Их окутала тягостная тишина. Звук их дыхания подхватил ветер, спустившийся со склонов Круаха, находившегося у них за спиной, и унес к кронам деревьев, шепчущим что-то в ночи. Взгляды молодых людей встретились.
– Как тебя зовут?
– Марион.
– Марион… – прошептал Дункан едва слышно. – Trobhad a Mhòrag [18] , – сказал он мягко и протянул ей руку.
Он помог девушке взобраться на спину черной кобылки, сел у нее за спиной, тронул поводья и направил лошадь к лагерю. В густых зарослях утесника и вереска лошадь шла шагом, но скоро перешла на рысь. Из ярко освещенного кострами лагеря якобитов донеслось протяжное пение волынки, окутав их, словно они стали одним всадником, одним существом.
Однако были они не только потомками Гаэля, в чьих жилах текла кровь хайлендеров, но и заклятыми врагами – о том свидетельствовали кровавые страницы истории их кланов. Дункан закрыл глаза и вдохнул запах ночи и своей спутницы. Прикосновение шелковистых огненных прядей Марион обжигало ему щеки и шею даже на прохладном октябрьском ветру. «Да очнись же ты!» – приказал он себе. Девушка шевельнулась, чтобы сесть поудобнее, и прикоснулась к нему – сама того не желая, а может статься, и нарочно – спиной. Боль внизу живота усилилась, и Дункану в голову снова полезли непристойные мысли.
– Зачем ты это сделала? – спросил он напрямик, чтобы отвлечься от них.
– Что сделала? – спросила девушка, выпрямляясь.
– Ну, пошла шпионить для Бредалбэйна?
Марион ответила не сразу. Поерзав еще немного, она снова замерла.
– Не знаю, – тихо ответила она наконец. – Ради отца, ради моего клана. И ради себя самой.
– Ради отца?
– Мой отец пытается вернуть богатства, проигранные его отцом в карты и кости. Часть земель вернулась благодаря соглашению с герцогом Атоллом, их тогдашним хозяином. Но это ничто в сравнении с тем, что было потеряно.
– Значит, вы выступаете за Претендента только потому, что заключили сделку?
– Я бы так не сказала.
Она чуть развернулась, чтобы взглянуть на озеро, в котором отражались мириады звезд. Дункан получил возможность рассмотреть ее профиль с выступающими скулами и волевым подбородком. Пухлые губы Марион изогнулись в горестной усмешке. Потом она заговорила едва слышно:
– А может, мы хотим избавиться от тяжкого наследия, пролив кровь за Шотландию.
– Вы или Бредалбэйн?
– Я и мой отец, – ответила девушка с вызовом. – Бредалбэйн останется тем, чем был всегда. Смерть уже раскрыла свои объятия, и что-либо менять ему поздно. Он тоже хайлендер, но жажда власти отравила его кровь. То же самое случилось и с Аргайлом. Это даже похоже на насмешку, ведь имя Аргайл происходит от Oirer Ghaideal [19] . Но временами я спрашиваю себя, а осталась ли в его жилах хоть капля кельтской крови…
– Должен заметить, что он – глава твоего клана и ты носишь его имя, – сказал Дункан не без сарказма.
Она нахмурилась, восприняв его слова как откровенное оскорбление.
– Chan àicheidh mi m’fhùil Ghàidhealach gu sìorruidh bràth! [20] Я – женщина из рода Кэмпбеллов из Гленлайона, Макдональд, и навсегда ею останусь!
Он насмешливо усмехнулся.
– У тебя такой злой язык, женщина, что даже если бы ты захотела, то не смогла бы убедить меня в обратном!
В отместку она ткнула его локтем в бок и горделиво распрямила плечи. Он спрятал улыбку в ее пахучих волосах.
– И от какого же это наследия вы с отцом хотите освободиться?
Ответом ему было молчание.
– Это как-то связано с твоим дедом, Робертом Кэмпбеллом?
– Да. Я никогда его не видела. Он умер во Фландрии еще до моего рождения.
– Наверное, утонул в виски!
– Что ты знаешь о нем, Макдональд, чтобы судить?
– Достаточно, чтобы составить свое мнение, Марион Кэмпбелл. Я знаю, что его ум превратился в мочалку, насквозь пропитанную спиртным. А еще я знаю, что его люди убили моего деда, тетку, первую жену отца и моего маленького сводного брата.
– Я… Мне жаль.
При воспоминании о том, сколько членов его семьи погибли в том страшном побоище, Дункан нахмурился. Однажды отец рассказал ему о том дне. Всего лишь раз, но этого хватило: тот рассказ запечатлелся в его памяти и его плоти, словно нанесенное каленым железом клеймо. События того ужасного дня снились ему по ночам. Он видел резню и убийства испуганными глазами тех, кто лишился тогда жизни. Адские видения проплывали перед его мысленным взором. Вспомнив об этом, он вздрогнул.
– Ты не виновата в том, что сделал твой дед, – проговорил он тихо и сам удивился, что смог сказать такое вслух.
– Я знаю… но несу на себе часть вины за те убийства. Это наследие, которое он нам оставил. Проклятие Гленко, Долины слез!
Дункана ее слова озадачили. Ему доводилось слышать, что некоторых Кэмпбеллов настигло так называемое «проклятие Гленко». Однако тогда он подумал, что это – глупая шутка, насмешка в адрес Макдональдов. Старики, правда, рассказывали, что одна bean-sith [21] из их клана, наделенная даром ясновидения, прокляла Кэмпбеллов в то печально известное утро 13 февраля 1692 года. Дункан всегда слушал эти рассказы вполуха, как и истории о водяной лошади, якобы живущей в водах озера Лох-Ахтриохтан. Предрассудки, легенды… У каждого клана были свои истории, которые обычно рассказывали вечером у очага. Они казались ему занятными, но он никогда не считал их правдой. И все-таки…