– О Лиам! – прошептала я, задыхаясь от волнения. – Это чуть было не случилось… Я и Колин… В ту ночь я поняла, что плоть слаба, когда душа страдает, а голова пьяна…
Он воспринял мое признание не моргнув глазом, но пальцы его сжались сильнее. Через плечо Лиама я увидела, что Маргарет встала и украдкой посматривает на нас. Я была так же виновата, как и они оба. Это чувство чести Колина спасло меня в ту ночь, в то время как я сама… я была слишком слаба, чтобы спасти себя.
– Я поговорю с ней завтра, перед нашим отъездом в Дальнесс, – решилась я.
Мы стояли над обрывом, нависавшим над темными и холодными водами озера. Лиам смотрел прямо перед собой невидящим взглядом. Я догадывалась, что омрачает его мысли. Он медленно отодвинулся от меня и подошел ближе к краю обрыва.
– Лиам! – позвала я ласково.
На мгновение мне показалось, что он меня не услышал. Потом он медленно кивнул, повернулся и протянул мне руку.
– Идем!
* * *
Почти год прошел с того дня, когда пылающий крест воспламенил сердца мятежников. Дункан скептически усмехнулся. «Мятежники…» Был ли он таким уж мятежным? Ему просто хотелось быть. Быть шотландцем, быть хайлендером, быть Макдональдом. И если это подразумевает непокорность, что ж, так и быть! Значит, он будет и мятежником тоже!
Марион придвинулась еще ближе и оглянулась, ловя его взгляд. В ее глазах он увидел небо Шотландии – сияюще-голубое, ослепляюще прекрасное. Марион была счастлива.
Клан принял ее доброжелательно, и отвага, проявленная в Даннотаре, в большой мере тому поспособствовала. Дональд, Ангус и братья Макдонеллы неустанно нахваливали смелость и мужество, с которым супруга Дункана защищала интересы принца. Конечно, некоторые по-прежнему желали видеть в ней руку с дамокловым мечом, напоминание о резне, одним словом – врага. Элспет, как могла, старалась навредить Марион, но в общем относились к ней хорошо. Для начала это было очень даже неплохо.
Дункану было грустно, что эти глаза, в которых сейчас плещется столько счастья, скоро затуманятся слезами. Через несколько часов он передаст Марион письмо от лэрда Гленлайона. Он с тревогой предвосхищал момент, когда она прочтет, что отец покинул Шотландию и, возможно, никогда уже не вернется. Гленлайон отправлялся в изгнание, а временами оно длится так долго…
Марион прочтет первые строчки, и он увидит, как изменится выражение ее лица, на котором отражается каждая мысль, каждая смена эмоций. Сначала она удивится, потом не поверит своим глазам, после расстроится и наконец разозлится. Он распахнет ей свои объятия, подставит плечо, произнесет слова утешения и поддержки. Но ничто не сможет смягчить боль разлуки, от которой будет разрываться ее сердце, в этом Дункан не сомневался.
Он получил это письмо из рук Дэвида, младшего брата Марион, еще утром. Марион в тот момент не оказалось дома. Отец не имел возможности попрощаться с дочкой. Правительственные войска, с недавних пор обшаривающие Хайленд в поисках приговоренных к той или иной каре за участие в мятеже, прибыли в Гленлайон прошлым утром. У лэрда хватило времени только взять мушкет и бежать в холмы. Через несколько часов старший сын Джон привез ему личные вещи. Там, в маленькой пастушьей хижине на летнем пастбище, он и написал несколько прощальных слов дочери.
Дункан не испытывал теплых чувств к лэрду Гленлайона, но уважал его как человека и как тестя. Он знал, как тяжело будет Джону «Желтоволосому» уехать из родных мест и оставить дочку, которая ждала первенца. Он до последнего откладывал свой отъезд, но дальше оставаться было нельзя. Ему грозили суд и тюрьма.
Дункан обнял Марион и погладил живот, который наполнил жизнью. Никогда он не сможет сделать для нее что-то такое же прекрасное! Что может дать мужчина женщине, которая одаривает его самым большим в жизни чудом – ребенком? Он может только любить ее…
Комок жизни шевельнулся у него под пальцами. Сердце у Дункана застучало быстрее.
– Дункан, ты слышал?
– Да, – выдохнул он едва слышно.
Он уловил мимолетное движение ручки или ножки. Словно маленькая рыбка подплыла к поверхности и по воде пошла легкая рябь… Движение легкое, почти неосязаемое, но реальное! Его дитя… Дункан не мог найти слов.
– Дункан-Ог!
– Что?
– Его имя будет Дункан-Ог! А если родится девочка… М-м-м… Мне бы хотелось назвать ее Маргарет. Так звали мою маму.
– Значит, у нас будет Маргарет.
Марион радостно улыбнулась. Дункан обнял ее крепче. Иногда жизнь бывает такой неумолимо жестокой, а иногда – такой щедрой… Он подумал о Ранальде и Колине. Потом взгляд его скользнул к новому надгробию, возле которого, обнявшись, стояли мужчина и женщина. Мать медленно оживала после смерти двух сыновей. Она рассказала ему о Стивене, открыла тайну, которую хранила столько лет. Только время залечит рану, и ничего, кроме времени…
Издалека донесся раскат грома. На остров надвигалось целое воинство тяжелых черных туч. Дункан закрыл глаза, чтобы насладиться этим коротким моментом передышки, дарованным им. Этим вечером будет буря. В Хайленд покой никогда не приходит надолго.
* * *
Скользя на камнях и то и дело вырывая юбку из цепких колючек, я шла за Лиамом по узкой тропинке, спускавшейся вниз, к воде. Озеро чуть обмелело, и у берега теперь лежало несколько камней, облепленных шелковистыми зелеными водорослями, из которых бекасы выклевывали насекомых.
Лиам молчал. Мне не хотелось говорить о том эпизоде с Колином в темной комнате. Я спрятала воспоминания об этом в самый темный уголок памяти. Колин умер, и в знак уважения к его душе… Но тема всплыла сама, и слова сорвались с губ против моей воли. Сердце сжималось от одной только мысли об этом. Однако уже было поздно.
– Я не могу на тебя злиться, – произнес наконец Лиам тоном, который рассердил меня.
Я наступила на скользкий камешек и потеряла равновесие. Рука его подхватила меня в последний момент и не дала упасть. Лицо Лиама оказалось в нескольких сантиметрах от моего лица. Он посмотрел на меня с грустью.
– Наверное, в глубине души я об этом догадывался, – серьезным голосом сказал он. – Я… О Кейтлин! Прости, я не хотел снова заговаривать с тобой об этом. Это слишком больно.
– Я знаю.
Он крепко прижал меня к себе, приподнял и переставил на другой камень, сухой и плоский. Я вцепилась в его плед, чтобы не упасть.
– С самого начала восстания наша жизнь превратилась в хаос и…
Голос его смягчился, но под кожей заходили желваки. И вдруг он еще крепче обнял меня за талию, приподнял, повернул и прижал спиной к гранитному выступу. Улыбнувшись, он хотел было что-то сказать, но с губ сорвался только глухой звук. Он вздохнул.
– Кейтлин, a ghràidh mo chridhe, – прошептал он наконец. – Кто я такой, чтобы осуждать тебя? – Он вздрогнул. – Не будем портить то, что даровал нам Господь. Примем это как подарок, как второй шанс.