Ниель смеется, прижимаясь губами к моей коже.
И даже в кромешной темноте, когда приходится полагаться на одно лишь осязание, она все равно очень красивая.
Второй год в старшей школе, январь
– С Новым годом, – говорю я, входя в комнату Райчел с букетом воздушных шариков, надутых гелием.
– Ух ты, настоящий праздник!
– Мне так жаль, что ты разболелась перед самым Новым годом. Я подумала, что шарики с фейерверками тебя развеселят. А то ты тут совсем одна, бедняжка.
– Не волнуйся. – Райчел медленно приподнимается и садится на кровати. – Ко мне целая очередь парней выстроилась, чтобы поцеловать меня ровно в полночь, вот только папа их всех разогнал.
– Они много потеряли. Вот не повезло ребятам, – хмыкаю я. Райчел улыбается. – Как ты себя чувствуешь?
– Нормально, – отвечает она. – Мама, правда, просто с ума сходит от беспокойства. Ей-богу, ей просто нравится изображать из себя сестру милосердия. Постоянно пичкает меня морсом. Ну вот скажи, сколько жидкости может выпить человек?
Райчел очень бледная, но жар у нее, кажется, спал. Я сомневалась, ехать к ней или нет, когда узнала, что она плохо себя чувствует. Но мне, честное слово, лучше здесь сидеть и смотреть, как она спит, чем торчать дома.
– Пожалуйста, скажи, что у тебя есть для меня какая-нибудь жутко смешная история про новогоднюю вечеринку! Ну, например… как кто-нибудь пускал фейерверки и поджег соседский дом. Или как парни бегали нагишом по улицам, споткнулись и повалились друг на друга! – (Я хмыкаю.) – Ну же, Николь, я слушаю! Расскажи, как ты до упаду веселилась в праздники!
– Хочешь, чтобы я тебе наврала, да?
– Ты совсем не умеешь врать. Должно быть, придется мне удовлетвориться грустной историей о том, как ты весь вечер торчала в углу и смотрела, как другие напиваются. – Тут глаза у нее широко распахиваются. – Надеюсь, что ты все-таки ходила на вечеринку? Смотри, если дома просидела, я с тобой дружить перестану, до конца… недели.
– Я ходила на вечеринку, – без энтузиазма говорю я. – И там было ужасно. Ну, не то чтобы совсем. – Щекам становится горячо.
У Райчел округляется рот.
– Ну-ка, давай выкладывай все, подруга. И немедленно. Кто он? Как выглядит? Хорошо ли целуется?
Лицо у меня само собой расплывается в улыбке.
– Его зовут Кайл. Он из выпускного класса.
– Не может быть, – ахает Райчел. – А фотография есть?
Я достаю телефон, нахожу страничку Кайла в «Фейсбуке» и показываю ей.
– Красавчик! Николь, я тобой горжусь!
Я смеюсь:
– Ничего особенного не было. В общем, он просто спас меня от самого ужасного поцелуя на свете.
– Так ты еще и целовалась в первый раз?! Тогда это и впрямь был для тебя просто эпохальный Новый год. И кто же это так ужасно целуется?
Я отбираю у нее телефон и нахожу фото Джастина Мерфи.
– А что, симпатичный, – выносит она вердикт.
– Но я тебе клянусь: если все поцелуи такие и есть, я больше в жизни на это не соглашусь. Я думала, что захлебнусь.
– Фу, гадость! – восклицает Райчел. – Ну нет, Николь, тебе просто не повезло. Поцелуи должны быть совсем не такими. – Она краснеет. Я понимаю, что она думает о Кэле, и отодвигаюсь на край кровати. – А этот парень что, в тебя влюблен?
– Ну… в общем, Джастин меня поцеловал ровно в полночь, в основном просто потому, что я рядом стояла, – рассказываю я. – Но потом, когда все разбились по парам, мы с Кайлом пошли гулять. Он такой милый. А вот его младший брат, наш ровесник, такой… – Я делаю выразительную гримасу. – Словом, жутко противный.
Райчел снова открывает страничку Кайла в «Фейсбуке».
– В лакросс играет, – замечает она. – Ух ты! Только глянь на его пляжные фото.
Я закусываю губу. Все эти фотографии я уже наизусть выучила.
– Ну и когда свидание?
– В следующий выходной, – говорю я. – Сходим поужинать, а потом, может быть, отправимся на вечеринку. Еще не знаю.
– Молодец Николь, так держать! – улыбается Райчел, а потом откидывается на подушку, и лицо у нее вдруг делается усталое.
– Хочешь, я уйду? – предлагаю я.
Райчел качает головой.
– Нет. Просто посиди со мной, ладно? – просит она и берет меня за руку. Ладонь у нее холодная и влажная.
– Я никуда не уйду, – обещаю я и сжимаю ее руку.
Я просыпаюсь оттого, что на всю квартиру гремит музыка. Футбольный матч, под который я заснул, все еще идет на экране, но звук выключен. Диван подо мной трясется, я поворачиваю голову и вижу, как полуголая девушка прыгает на подушке у меня в ногах.
Я переворачиваюсь на спину, чтобы лучше видеть Ниель: она в одной моей футболке скачет на диване, волосы разметались – и распевает во всю силу легких песню о… о раздевании.
Я смеюсь, когда она выкрикивает припев, явно обращаясь ко мне. Сажусь, хватаю Ниель сзади за бедра и усаживаю ее на себя.
– Кажется, теперь это будет моя любимая песня, – говорю я и убираю ей волосы с шеи, чтобы не мешали.
– Я так и думала, что тебе понравится, – шепчет Ниель, хватает меня за рубашку и склоняет голову набок. – И по-моему, нам надо заняться тем, о чем там поется.
– А что, неплохая идея, – отвечаю я и стягиваю с нее футболку через голову. Улыбаюсь: под футболкой ничего нет, кроме стрингов. – Совсем не трудно, оказывается, раздеть девушку.
Ниель накрывает мои губы своими, а я глажу ее по голой спине. Она расстегивает мне несколько пуговиц на рубашке, чтобы ее можно было снять через голову, стаскивает и бросает на пол. Я глубоко вздыхаю, когда ее мягкая кожа касается моей, и прижимаю Ниель к себе покрепче, а она обвивает ноги вокруг меня.
Я сползаю на край дивана, опускаю ноги на пол и провожу губами и языком по ее шее и плечам, постепенно опускаясь все ниже. Ниель выгибает спину и медленно вздыхает.
Не важно, сколько раз мы это уже делали: мне ее всегда мало. Ее прикосновений. Ее вкуса. Звуков, которые она издает, когда я нахожу ту самую точку. Того, как все мое тело загорается огнем, стоит ей лишь чуть-чуть до него дотронуться.
Ниель крепче сжимает меня бедрами, еле слышно постанывая, мой рот скользит по ее гладкой коже. Ища позу поудобнее, я переворачиваю ее, укладываю на диван, а сам нависаю над Ниель и вглядываюсь в ее голубые глаза, в которых отражается свет.
– Кажется, я не смогу тебя отпустить, – говорю я и не даю ей ничего возразить – крепко запечатываю губы поцелуем. В другое время мне бы не хватило храбрости, но сейчас я немного дикий и потому отчаянный.