— Благодарю, — вновь поклонился я, гораздо ниже. Какой ни есть себялюбец, а старается для меня что-то сделать.
В приемной меня встретили на удивление приветливо. Правда, Алексея Михайловича Обрескова обнаружить там никак не ожидал. Только что вышел от императора. Любопытно, о чем говорили, вежливо приветствуя его, подумал я. Питомец Шляхетского корпуса с моей уж не знаю легкой ли руки попал в Стамбул совсем молодым человеком: ему шел двадцать второй год. Было это аж в 1740 году! А начал он дипломатическую службу под руководством Александра Румянцева, став его доверенным сотрудником.
За долгие годы, проведенные в Османской империи, Обресков выучил турецкий язык и неплохо изучил местные нравы. После смерти А. И. Неплюева в феврале 1751 года Алексей Михайлович был назначен поверенным в делах в Константинополе и произведен в чин надворного советника, а в ноябре 1752 года назначен резидентом.
Благодаря заслугам дипломата мирный договор после длительных проволочек заключили на наших условиях. Конечно, без побед армии и флота ничего бы не вышло, однако он хорошо изучил особенности султанского двора и умел найти подход к нужным людям. Воистину случайное назначение обернулось для России удачным приобретением. Иногда и так бывает.
Ровно в два часа — не зря я прибыл с легким запасом, мог и опоздать из-за Антона Ульриха, — двери распахнули лакеи в униформе, ну почти генералы. Тьфу, даже сердце забилось сильнее — занервничал. Тихо, Миша. Спокойствие. Раз, два, три, четыре, пять. Я абсолютно спокоен.
Объявили по всей форме, с длинным перечислением всех титулов и званий. Вроде признак хороший. Интересно, с чем призывал не спорить отец нынешнего императора. Прямо у входа я низко поклонился, выражая совершенно не испытываемое глубокое уважение.
— Садись, — показывая на кресло, приказным тоном повелел его императорское величество Дмитрий.
Полный, если не сказать толстый, в расстегнутой чуть не до пупа шелковой рубахе. Я бы подумал, что он решил принять по-простецки, если бы не подозревал головную боль и прочие сопутствующие вещи. Вид у нашего монарха несколько недовольный и сам смотрится не лучшим образом. Бледный, невыспавшийся, с мешками под глазами. Причем меня терзают сомнения насчет усталости от государственных трудов. Скорее опять у своей пассии загулял. Молодость — это хорошо, однако уже весь Петербург в курсе, как княжна изволила намедни туфелькой бросаться и недовольство проявлять. Отчего августейшая особа слегка перепила в компании близких друзей.
Вот принялся хлебать воду, налив из хрустального графинчика в стакан. Между прочим, саксонского производства посуда. Раньше мои изделия стояли. Намек? Да ну. Не столь глубоко плавает. Просто в сердцах избавился от прежнего набора, чтобы не видеть клейма. Да, не в самое удачное время я попал на прием. Настроение у него не ахти.
Я послушно сел у огромного пустого стола, на краю которого сиротливо лежит стопка папок толщиной в полсажени. Очень знакомого канцелярского вида. Как бы сверху на обложке не написано что-то на манер «Дело М. В. Ломоносова». Правда, не думаю, чтобы читал все эти увесистые тома с фактами и комментариями по моей многолетней деятельности. Скорее обошелся экстрактом из нескольких страниц, валяющихся прямо перед ним. Ничего ужасного в том нет, сам пользовался подобным методом неоднократно. Напротив, хорошо, что не мотали мне душу несколько лет, как в свое время Татищеву и еще многим. Раз-два — и приговор. Любопытно какой.
Новая власть всегда означает перемены в прежних расстановках и вызывает трепет в душах чиновников. Хорошо, если метла, а то ведь и топор может сработать. Всегда начинают с нагнетания страха, чтобы больше радовались незатронутые. А царствование очень полезно начинать с поиска виноватых за прежние просчеты. Непопулярных в определенных кругах мер было более чем достаточно, чтобы ткнуть пальцем в меня и свалить множество реальных и выдуманных грехов на прежнего фаворита.
— За что ты, — это обращение совсем не задевает, любой начальник привык тыкать подчиненному, — так не любишь поляков? — со стуком ставя пустой стакан на стол, спросил Дмитрий.
Вот уж не думал, что с этого начнет. Правду говорят, не успели Анну похоронить, слетелись стервятники, прося о пересмотре конфискованных и взятых под опеку имений. По высокому начальству бегают, щедрые взятки раздают. Польские помещики вызывали у русских смешанное чувство — одновременно восхищение и ненависть. Многие ляхи пользовались у дворян авторитетом как люди высокой культуры. Учились за границей, кое-кто и в известнейших старинных университетах Европы, общались на нескольких языках, рассуждали о вольностях и знали французскую литературу.
— Ко всем подданным великой Российской империи я отношусь одинаково. Меня не интересует их расовая и национальная принадлежность. — Это такая мелкая шпилька насчет Абрама Петровича Ганнибала с его черной рожей, числившегося по инженерной части, а фактически несколько лет обучавшего Дмитрия в качестве наставника. — Все обязаны служить державе, если являются ее подданными. Посылать сыновей, достигших восемнадцати лет, отдать долг Отчизне.
Кроме всего прочего, таким образом отрывают молодых людей от определенного круга и погружают в совсем иную среду. Конечно, случалось всякое, и можно было получить и заклятых врагов России, но большинство прошедших через армию рано или поздно начинали жить общими интересами с сослуживцами и невольно принимать их точку зрения. Или хотя бы не отрицали с порога.
— И ежели родители имели дурость не обучать их в народных школах и гимназиях и отроки не способны объясняться, то отдача в солдаты наименьшее из наказаний.
Надо сказать, мера применялась отнюдь не только в отношении поляков. В 1761 году из четырехсот тридцати пяти недорослей, явившихся в Герольдию на смотр, семьдесят четыре человека не умели читать и писать. Приходилось заставлять. Есть вещи элементарные, известные любому дворянину. Согласно закону от 1736 года «всем шляхтичам от семи до двадцати лет возраста их быть в науках», а после двадцати лет идти на военную службу и служить двадцать пять лет.
С 1746 года имениями могут владеть только в случае прохождения службы. Для этого родители обязаны представить герольдмейстеру в Петербурге и губернаторам в других губерниях сыновей в семь, двенадцать и шестнадцать лет. Там подростки и юноши демонстрируют знание определенных предметов. К двенадцати годам им следовало уметь читать и писать. К шестнадцати годам знать Закон Божий, обучиться арифметике и геометрии.
Проявившие «основательные» познания в арифметике и геометрии, для продолжения учебы могли поступить в университет. Эти при желании и на гражданскую службу устраивались, а в случае поступления на военную с учетом успехов в учебе получали преимущества в чинах. С 1748 года чиновников готовил и Шляхетский сухопутный корпус. Кадеты обучались грамоте — чтению и письму, арифметике, геометрии, французскому и немецкому языкам, истории, географии и верховой езде. Тот, кто специализировался по гражданской части, изучал юриспруденцию и освобождался от военных занятий.
— И все же, вопреки твоим утверждениям, есть в Российской империи менее равные?