Суть второго проекта — создание отдельной службы на правах министерства и с прямым подчинением монаршей особе для «утверждения благосостояния и спокойствия всех в России сословий, восстановление правосудия». А проще говоря, это служба по расследованию и проверке политических и резонансных хозяйственных происшествий. Тайная канцелярия себя изжила.
В этом отчасти виновата Анна Карловна. Она не жаловала кляузников, мечтающих выслужиться. Ежели кто по пьянке чего сказанул или монетку с изображением царственной особы обронил, ей до того дела не было, как и до случайной ошибки в титуловании при написании челобитной. Прежде за это жестоко наказывали, поскольку считалось «оскорблением величества». Количество следствий по сравнению с предыдущим правлением в три раза снизилось.
Ну а третий проект был наиболее напрашивающимся. С воцарением требовалось дать нечто приятное и народу. Соль для людей крайне важна. Она поступала всевозможными путями: из Крыма, из-за границы на судах в Петербург и Архангельск, баржами с соляных копей, разбросанных по стране. Однако продукта вечно не хватало. В один только Петербург необходимо было ежегодно доставлять до четырех тысяч тонн.
Поскольку налог на соль давал немалый приток средств в казну, увеличение объемов производства и бесперебойная поставка соли на внутренний рынок всегда сопровождались ростом бюджетных поступлений. Наиболее простые средства еще, безусловно, не исчерпаны, но я продолжал гнуть свою линию на получение инициативными людьми возможности подняться. Давно подготовленное постановление ляжет сейчас Екатерине на стол. С одной стороны, легкое снижение налога, с другой — вольный промысел соли. Также предусмотрено наделение землей возчиков соли. Таким образом, эта особая категория граждан в имущественных правах приравнивалась к привилегированным группам.
— Михаил Васильевич! — В кабинет заглянул Зосима. — Тут к вам Игнатьев рвется без очереди, говорит, важно.
— Давай его сюда!
Пристав вошел сияющий. Он излучал столько света и счастья, что прекрасно мог заменить не только полную луну, но и солнце, разогнав без остатка тьму. На боку совершенно не соответствующая форме холщовая сумка, туго набитая.
— Опознал?
— И не только! — возбужденно воскликнул он. — Найдено логово злоумышленника, некоего мелкого польского шляхтича Михаила Еловицкого. Благодаря показаниям хозяйки установлен сообщник, снабдивший денежными суммами злодея. Как выяснено, коммерсант Рунеберг Олаус. Оный вражина немедленно задержан.
— Стоп, — невольно поморщился я. — Польский католик, дворянин…
Ну тут дело сомнительное. Не имея возможности доказать свое благородное происхождение, очень много шляхтичей угодили в податные сословия. Если бы на меня кинулись, махая шаблюкой, да со скрежетом зубовным, ничуть бы не удивился. А Дмитрий им чем не угодил?
— …совместно со шведским бюргером-протестантом изготовили бомбу для российского императора? Может, швед просто в долг дал, а ты мне здесь целый заговор рисуешь, надеясь выслужиться?
— Дослушайте до конца, ваше сиятельство.
— Ну?
— В обоих домах проведены тщательные обыски. У шведа обнаружен тайник. А там такое! — Он замолчал, извлек из сумки кипу бумаг и широким жестом выложил на стол. — А это письма Еловицкого. И никакой он не Еловицкий, а вовсе Поструцкий, и даже не из Киева или там Варшавы, а из Парижа прибыл. Вы почитайте, почитайте!
Кажется, пристав от возбуждения напрочь забыл о субординации. Принялся раздавать указания, без спросу уселся на стул и даже фуражку не изволил снять.
— Ты читаешь по-французски? — перелистывая страницу, спросил я.
— Гимназию окончил, — сказал он с гордостью.
— Из обер-офицерских детей?
— Так точно. Немецкий тоже знаю. В Петербурге без него никак не можно. А вот английский, увы. — Он огорченно вздохнул. — Так, по мелочи.
Это в смысле он опознал язык, здесь есть и такие сообщения? Ага, нашел. Действительно крайне занимательно. По отдельности все это не особо настораживает, а если подряд читать — совсем другое впечатление. Я принялся выписывать имена, делая краткие комментарии и ссылку на очередное эпистолярное творчество.
— Поешь, — разрешил я, указав на накрытые кружевной салфеткой тарелки.
Смешно сейчас вспомнить мое давнее желание навести дисциплину и прекратить воровство среди прислуги, объедающей хозяев. Есть вещи и поведение, обязательное для определенного уровня. Неизвестно с каких древних времен тянущийся обычай подразумевал у настоящего вельможи готовность принять у себя за обедом не только членов семьи и специально приглашенных гостей, но и любого человека благородного происхождения.
Поиздержавшиеся офицеры или небогатые просители из провинции, случалось, месяцами дожидались решения Сената. Им и за жилье иной раз нечем было платить, а есть тоже что-то надо. Потому накрытый на сорок-шестьдесят персон стол многим позволял продержаться, одновременно ставя просителя в зависимое положение. Кое-кто годами так жил, переходя из дома в дом, обедая у знакомых и незнакомых. Но мне лично обходилась в немалые суммы такая радость. А запретить тоже нельзя — традиция, и не самая плохая. И что делать, если осталась после застолья еда? Не выбрасывать же. Вот и тащат слуги без особой тайны.
Большие начальники держали открытый стол для чиновников своих учреждений, командиры гвардейских полков — для офицеров. Иностранные посланники для тамошних подчиненных, проезжих русских поданных. Один из простейших способов быть в курсе происходящего вокруг. Но важнее оказывать гостеприимство небогатым землякам, приехавшим из губерний, где знатные господа родились или имели большие владения. Практически все дворяне находились в родстве, свойстве или кумовстве. Считалось совершенно естественным и не вызывало возмущения или негодования «порадеть родному человечку», помогать пристраивать сыновей в полк, а дочерей замуж.
И я ничем не лучше. Прилежно исполнял священную обязанность оказывать покровительство землякам-архангельцам, воспитанникам Сиротского дома, военным, как хорошо знакомым, особенно вышедшим из небогатых семей или выслужившимся из солдат, так и их детям, а со временем и все более множащимся прямым и дальним родственникам всей этой братии. Обязанности патриарха реализовывал со всей ответственностью. Такие люди были надежны и преданны, а я у них числился заместо Господа Бога.
— И помолчи, — перелистывая страницу, пресек я попытку пристава пояснить текст допроса.
О! Манифест «Ордена возвращения»! Все о независимости страдают шведские морды. Ишь как пафосно. Зато прямолинейно, внушительно и открыто. Им хочется не свободы для народа, который не особо и знают, а личного участия во власти. Облагодетельствуют они нижестоящих потом, как это сами понимают. И хуже всего, что стоит даже честным, принципиальным и неподкупным борцам за освобождение страны от тирании дорваться до власти, — и вот тут-то начинается кровь. И чем благороднее звучат изначальные лозунги, тем жутче результат.