– Что-то, вроде, помню, – неуверенно призналась она. – Говорили, кажется, что перед войной несколько баб здешних рожали детей с мордами, как у собак. Но это понятно, к большой войне, примета. Но я-то сама послевоенная. Тогда баб уже в район возили, в роддом. А сейчас уж давным-давно никто не рожает. Кому? Разве что Верке.
Кирилл понял, что Раиса Петровна никак не связывает ужас на промоине с псоглавцами.
– А у вас в церкви святой Христофор нарисован с головой пса.
– В какой церкви?
– Н-ну… в той… заброшенной… – Кирилл смешался.
– Да какая же там церковь? Её закрыли, рази не видел? Там ни служб не проводили, сколько себя помню, и батюшки сроду не было… Она в зоне стояла. Мало ли чего уголовники там намалевали. Грех над святыми образами изгаляться. За то и покарал господь нашу деревню.
Вряд ли старуха разыгрывала неведение, чтобы сберечь тайну псоглавцев. Похоже, она и вправду не знала о фреске, не бывала в заброшенном храме. Какие там местные предания просил собирать Лурия? Здесь всё забыли. Здесь всё выморочно, всё в торфяном дыму. Здешний мир существовал, питаясь отжимками, остатками, отходами цивилизации – вроде вымытых одноразовых тарелок. Ничего своего этот мир не производил. И легенд о псоглавцах тоже не производил. Здесь не страх. Здесь тоска. Но от этой глухой тоски только и остаётся превратиться в оборотня-людоеда и рвать случайных встречных.
Где-то над головой Кирилла вдруг знакомо закурлыкало.
– Подай! – сразу попросила Раиса Петровна.
Кирилл оглянулся. В углу кухни сверху была полочка с бумажными иконами, а перед иконами на ней лежал телефон. Кирилл поднялся, достал телефон – это была старая, простенькая и дешёвая Nokia – и протянул Раисе Петровне. Старуха бережно взяла аппаратик в ладонь и указательным пальцем надавила кнопку.
– Алё, – робко сказала она. – Из дома Шестакова? Дак я знаю, что от Андрея Палыча… Да-да, конечно, приду завтра. Да, знаю, моя очередь. Спасибо, спасибо. И вы будьте здоровы.
Кирилл выключил плитку с кипящим чайником. Пора ему уходить.
– Всякий раз звонит, предупреждает, что на работу ждут, – Раиса Петровна глядела на телефон как на живое существо. – Вежливый там новый завхоз у Андрея Палыча, дай бог ему здоровья.
– Как же вы работаете, если ходить… трудно?
– Да я сидя. Посуду помыть, стены… Это и с табуреточкой можно.
Кирилл заглянул в комнату – вилка его провода была в розетке.
– До свидания, – сказал Кирилл.
– Дерьмо, а люблю, потому что остренькое.
Гугер сидел по-турецки на полу на коврике и поливал из чайника лапшу быстрого приготовления в пластмассовой плошке. Валерий покосился на Гугера и сморщился:
– А я вот не могу. Просто желудок свой жалко.
Валерий тщательно разворачивал фольгу, в которую был завёрнут кусок курицы. Валерий сидел за ученической партой, и потому казалось, что он не ужинает, а выполняет домашнее задание.
– И вообще, острое – пища бедных, – добавил он.
– Я и есть бедный, – Гугер напяливал крышку на дымящуюся плошку. – У меня ни шиша нету. Зарабатываю воровством в церквях.
Кирилл хихикнул.
За стёклами окон сгущался вечер, словно мгла набухала темнотой. Школа уже казалась немножко домом, и было даже как-то уютно.
– Почему острое – пища бедных? – спросил Кирилл.
– Потому что вызывает жажду, – Валерий наклонил голову и аккуратно откусил от куриной грудки, словно поцеловал. – Съел чуть-чуть, а воды выпил целый литр, и появилось ощущение сытости. Экономия продуктов. Понимаешь?
– Понимаю.
Кирилл перекусил бутербродами ещё до возвращения Гугера и Валерия и сейчас просто пил кофе.
– Много сегодня сделали?
– Больше нормы нельзя, – Гугер содрал крышку и пластмассовой ложечкой поднял кудрявую прядь лапши. – А норму мы сделали.
Он сунул лапшу в рот и с хлюпаньем всосал. Лапша не кончалась, а тянулась и тянулась из миски.
– Китайскую лапшу надо есть не ножом и вилкой, а ложкой и ножницами, – сказал Кирилл.
Гугер фыркнул, лапша полезла у него изо рта. Валерий от этого зрелища скривился, как от непристойности.
– А где ты к сети подцепился, Кирилл? – спросил он.
– У соседей. Которые с той стороны.
– Сколько заплатил?
– Обещал двести в день.
Валерий нагнулся было над курицей, но распрямился:
– Кирилл, ты чего, разорить нас решил? У меня в Москве в месяц на человека триста выходит за электричество! Понимаешь – за месяц!
Кирилл так и знал, что Валерий будет недоволен перерасходом. Он и без того соврал про цену, однако всё равно не угодил. Было в Валерии что-то такое, отчего хотелось врать, лишь бы не слушать нотаций о прописных истинах.
– Валера, давай провод к тебе в Москву протянем, – неприязненно предложил Кирилл.
Гугер справился с первой порцией лапши и теперь раззявил рот и махал в него ладонями, остужая жар специй.
– Да пофиг, – выдохнул Гугер. – Двести и двести.
– Я не понимаю, когда вот так вот деньгами разбрасываются, – осуждающе и обиженно заявил Валерий. – Пускай даже казёнными деньгами. Это о многом говорит в человеке.
– И что это обо мне говорит, Валера? – встопорщился Кирилл, словно услышал угрозу.
– Вэл, кончай жмотиться, а Кир – не лезь в бочку, – быстро осадил обоих Гугер.
– И тем не менее… – пробормотал Кирилл и дёрнул плечом, будто отгонял подозрения.
– Без проблем обошлось, надеюсь? – утомлённо спросил Валерий. Это «надеюсь» означало, что у Кирилла всё всегда – с проблемами.
– С проблемами, – вызывающе подтвердил Кирилл.
– То есть?
Валерий смотрел на Кирилла с наигранным изумлением. Кириллу хотелось ответить как-то дерзко, но не хватило уверенности в собственной правоте.
– Там, в том доме, где подцеплялся… Ну, короче, та девчонка живёт, которую мы подвезли, она почти немая…
Валерий продолжал сверлить Кирилла взглядом. Кусок курицы, который он держал в руке, выглядел укором: вот, из-за тебя даже поужинать спокойно не могу.
– Мы же бабу какую-то подвезли, – простецки встрял Гугер.
– Нет, ей лет двадцать, выглядит только старше.
– Деревня, блин, в двадцать как в сорок.
Кириллу стало обидно за Лизу. Ему-то уже казалось, что Лиза не похожа на бабу и вполне себе красивая.
– Если её одеть и откосметить по-нормальному, она и будет на двадцать выглядеть, – ревниво поправил Кирилл.