Я положил письмо обратно в конверт и сунул его во внутренний карман пиджака. Выйдя в коридор, я спустился по лестнице, сел в пролетку и приказал Ивану везти меня на Тверскую заставу, к Брестскому вокзалу. Мы ехали по ночным улицам Замоскворечья, я смотрел на темные окна домов, на тумбы, к которым извозчики привязывают своих лошадей, на деревья, на силуэты церквей… Я вспоминал Марию Сергеевну такой, какой увидел ее впервые – когда она пришла ко мне в Столешников переулок. А не мертвой, висящий в петле, в ночной рубашке, с растрепанными волосами и белыми тонкими ногами. Бедная женщина, думал я, несчастная Мария Сергеевна! Как надо было любить своего мужа, чтобы простить ему все – и бегство, и признание в том, что он скрывал от нее ее страшную болезнь, и вину за саму эту болезнь! Я подумал о другой Марии – о Марии Ивановне, своей жене, о том, что и она постоянно терпит все мои выходки, мою бурную жизнь, мои частые и долгие отлучки по работе, мой нрав, даже мою привычку нюхать табак.
Я вытащил табакерку и раскрыл ее, но в ней не оказалось табака – я забыл его подсыпать. Сунув табакерку обратно в карман, я сказал себе, что Теллера упускать нельзя. Он должен ответить за каждого, кто погиб от его руки или по его вине.
Наконец мы подъехали к Триумфальной арке и свернули налево к вокзалу. Я прошел в билетную кассу и спросил, когда уходит первый поезд на запад. Мне ответили, что поезд Москва – Берлин отходит в десять утра. Я купил билет в первый класс и вышел на площадь. Иван ждал меня. Стараясь не заснуть, он моргал и тер кулаками глаза.
– Отправляйся-ка ты, братец, домой, – велел ему я. – А завтра приезжай только во второй половине дня.
– А как же вы, барин? – спросил Иван.
– Сколько раз тебя просить, не называй меня барином! – зло сказал я. – Какой я тебе барин?
– Дело ваше, – со вздохом ответил Иван и, попрощавшись, уехал.
Я оглянулся. До утра было еще далеко. Местность за вокзалом и в районе Лесного рынка была самая небезопасная. За вокзалом жили приезжие наемные рабочие и всякая шушера. Целые кварталы ночлежек, целые россыпи кабаков самого низкого пошиба – вот какой была территория за Тверской заставой. Я знал несколько кабаков на Лесной улице, в которых мог отсиживаться в ожидании поезда Теллер, и решил, не тратя времени, обойти их все. Это заняло у меня почти три часа, но своего беглеца я не нашел. Уставший и сонный, я сел в ближайшем к вокзалу кабаке и заказал крепкого кофе. Возможно, Теллер сейчас прячется в каком-то из домов, а может быть, даже сидит во дворе, забившись в темный угол, где подвыпившие рабочие справляют нужду.
Хотя дождь перестал, но было прохладно и сыро. При необходимости дождаться утра можно было, конечно, и на улице. Чашка кофе меня немного взбодрила. Я даже встал, расплатился и пошел рыскать по переулкам, заглядывая во дворы, хотя это было небезопасно. В одном из таких дворов я услышал возню и сдавленные голоса. Мне показалось, что кто-то позвал на помощь. Но приблизившись, я увидел только парочку, возившуюся прямо на скамейке возле стены старого фабричного дома. Девице было, наверное, не больше двенадцати лет. Губная помада так размазалась по ее лицу, что девочка казалась Гуинпленом из романа Гюго. Лежавший сверху нее на задранных юбках огромный чернявый мужик со спущенными штанами поднял злое лицо и прошипел:
– А в морду не хочешь?
Я сплюнул и повернул назад. Когда начало светать, я понял, что сил моих осталось совсем мало и мне необходимо хоть немного поспать. Теллер никуда не сбежит до поезда, решил я. Он думает, что никто не знает о его плане уехать из страны. Поэтому в десять он спокойно сядет в поезд.
Я отыскал небольшую гостиницу для приезжих купцов, снял маленький номер с серыми простынями, приказал разбудить меня полдесятого и повалился, не раздеваясь, на скрипучую кровать.
Почти моментально кто-то начал трясти меня за плечо. Я открыл глаза и увидел перед собой служащего гостиницы.
– Полдесятого уже-с! Вставайте, – сказал он, – просили разбудить-с.
Не буду приводить здесь тех слов, которые я спросонья сказал этому человеку, но уже скоро я оказался на ногах. Плеснув из стоявшего на столе тазика немного холодной воды в лицо, я застегнул пиджак и вышел на улицу. Жизнь уже заполнила площадь. В Москву потянулись ломовики, груженные всяким товаром, по улице шла обычная московская летняя публика. Рабочие давно трудились на своих фабриках и заводах. Я пересек площадь и снова вошел в здание вокзала. Я специально взял самый дорогой билет, чтобы кондукторы и проводники не чинили мне препятствий в случае, если нужно будет обыскивать поезд. Пассажир с билетом первого класса, несомненно, с легкостью мог войти во второй и в третий класс, а пассажиры с билетом третьего класса в первый класс попасть не могли – проводники сразу показали бы им от ворот поворот.
На перроне было много народу. Как и вчера на Николаевском вокзале, повсюду я видел сцены расставаний. В воздухе висел дым папирос, катили свои телеги с багажом носильщики, слышались громкие бодрые голоса. Я увидел, как какая-то мать, присев на корточки, обнимает мальчика в матросской курточке. А рядом стоит няня. И вспомнил, что точно такую же картину видел и вчера, но там была девочка. Стараясь держаться как можно незаметнее, я оглядывал толпу в поисках Теллера. Наконец, как мне показалось, я узнал его пиджак и протиснулся ближе. Это действительно был он. Подняв воротник и надвинув кепку как можно ниже на лоб, Теллер, держа в руках саквояж, пробирался сквозь толпу в сторону вагона второго класса. Я остановился и увидел, как он предъявил билет кондуктору и вошел внутрь. Хорошо, подумал я, теперь я знаю, где тебя искать. Войдя в свой вагон, я занял место в купе, задернул занавески и стал ждать отправления поезда. Наконец по вагонам прошел проводник, оповещая пассажиров о том, что состав через несколько минут тронется и что провожающие должны покинуть вагон. В мое купе заглянул какой-то толстяк, с утра пахнущий пивом и копченой рыбой, бросил свой чемодан на третью полку, извинился и сказал, что ему надо срочно в вагон-ресторан, так что знакомство придется отложить на потом. Я кивнул, и субъект исчез. Вагон мягко качнуло, и перрон за окном поплыл назад. Мы тронулись в путь. Я подождал, пока поезд наберет ход, лег на полку и стал раздумывать, как бы мне половчее вытащить Теллера из вагона. К тому же я не хотел прыгать с ним на ходу, ведь поезд шел со скоростью от 30 до 40 верст в час. А срывать стоп-кран было небезопасно для пассажиров.
Я поднялся, нашел проводника и спросил, когда первая остановка.
– Только к вечеру, в Смоленске, – ответил он.
– Во сколько прибудем? – спросил я.
– В девять часов по расписанию.
У меня оставалось много времени. Мой сосед все еще не появлялся. Я попросил проводника принести мне чаю и разбудить за час до прибытия в Смоленск. После стакана чая я лег на полку и уснул – я хотел немного отдохнуть, и уже потом, со свежей головой, придумать, как мне выдернуть Теллера с поезда. Решение мне приснилось, как таблица элементов Менделееву.
И вот за окном показался пригород Смоленска, а потом поезд подошел к вокзалу и остановился. Я вышел и направился мимо синих вагонов первого класса к желтым – второго класса. Пассажиры разминались перед сном, и это было мне на руку. Быстро поднявшись в вагон, в котором должен был находиться Теллер, я пошел по узкому коридору, вглядываясь в открытые двери купе, пока не увидел его. Теллер сидел у окна, саквояж стоял рядом с ним. Больше в купе, слава богу, никого не оказалось.