Около половины воинов, сошедшихся под знамя Велитиана, составляли сантлакцы и их свита. Это была многочисленная рыцарская конница, мощное войско — но практически неуправляемое. Далее гвардейцы — дисциплинированные, отличные солдаты. Но совершенно деморализованные, не понимающие, зачем и против кого они будут сражаться, расстроенные бегством из войска своих товарищей… И наконец дружины ванетских вассалов короны и графов. Опять же — явились далеко не все. Многие отсиживаются по замкам, выжидая — чья возьмет. Разумеется, преданные лизоблюды, такие как граф Ирс Эгенельский, замешанные во всех интригах и темных делишках заговорщиков — эти пришли все. Понимают, что если Каногор проиграет — и им не посчастливится, им тут же припомнят все прошлые грехи… На этом — все. Призывать наемников времени уже не было, а вооружить цеховые ополчения Ванетинии (что могло бы дать около тысячи хороших пехотинцев) — нет уж, увольте. Эти слишком ненадежны. Более того, и в столице следует оставить крепкий гарнизон, не то если вспыхнет бунт — все пропало… Словом, так или иначе, для похода собралось около четырех тысяч воинов, преимущественно кавалерии. Огромная сила в умелых руках! Каногор свои руки считал умелыми…
Когда подсчитали примерную численность войска, маршал плотоядно ухмыльнулся — с такой армией он раздавит сопляка Алекиана. Вряд ли все войско, что способен выставить Гонзор, сможет удержать позиции, когда четырехтысячная конная лава устремится на их строй, склонив пики…
Но помимо военных вопросов предстояло решить и кое-какие технические проблемы. Например, под каким знаменем пойдет это войско? И в каких цветах? Вопрос не праздный. Уже стало известно, что гонзорцы выступают под алым имперским знаменем с золотым орлом. И что все солдаты наряжены в соответствующие одежды. Поэтому Каногору показалось правильным — чтобы не повторяться, не подражать, упаси Гилфинг, врагу — поднять над походной колонной ванетский флаг. Желтый флаг с красным львом. Но вот одеяния… Когда сантлакские дворянчики увидят против себя войско в имперских цветах — они не подадут виду, будут с презрением ругать неприятелей, но в душе… В душе поселится неуверенность. Грамотно бы нарядить всех в какое-то подобие формы…
На складах Ванетинии не нашлось соответствующего количества желтой ткани на плащи рыцарям и латникам. Да собственно говоря на складах вообще было пусто (хитрые купчишки все вывезли из города), если не считать огромного количества дешевого полотна буровато-зеленого цвета. Эта некрашеная холстина, изготовленная из растительного волокна, шла на технические нужды да на крестьянские одежды, стоила дешево, особой ценности собой не представляла — потому ее и не подумали вывезти осторожные торговцы. Наскоро посовещавшись кое с кем из подручных, граф Каногор решил заставить свое войско нарядиться в плащи из холстины. Естественно, распоряжение облечься в серое вызвало бурные протесты со стороны дворян, в впервую очередь сантлакцев.
Каногор собрал крикунов посреди военного лагеря и объявил:
— Господа, вспомните, на какую войну вы собрались идти! Это будет священная битва за законного императора с самозванцем, коронованным в Гонзоре тамошним попом и с нарушением всех законов! Да это же у нас просто новый Священный поход!
— Да, — выкрикнул кто-то из задних рядов, — но нам же всучили не белые плащи даже! Серую холстину! У меня в Эльбере только последние голодранцы станут рядиться в такое…
Вся огромная толпа загомонила, в общем хоре невозможно было различить ни слова, однако граф Эстакский своим ревом сразу перекрыл многоголосую какофонию:
— Послушайте меня, благородные рыцари!
Как по мановению волшебной палочки стало тихо. Рыцари всегда молчаливо признавали лидерство горластых и мускулистых героев, прославленных турнирами и схватками.
— Господа, в этом новом Священном походе нам как никогда дорого будет покровительство божества. Но какое божество мы попросим осенить наши знамена?
— Гилфинга-Воина! Пусть пошлет нам победу и добычу! Славный бой и богатую добычу!
— Гилфинга-Воина!
— Великую Мать! Пусть бережет! — Ага, это кто-то более осторожный.
— Гилфинга-Воина!
— Великую Мать!
— Гангмара! — Вдруг выкрикнул чей-то молодой голос.
Маршал только этого и ждал:
— Так вот, благородные рыцари. Ежели мы желаем добиться благосклонности Отца — мы надеваем белое! Ежели просим о заступничестве Мать — то зеленое, верно? А ежели хотим, чтобы и Гангмар Темный нам не вредил — так, должно быть, черное! Ну а ежели хотим, чтобы все трое были благосклонны — так верно нам нужно все три цвета смешать. И что тогда выйдет?
Тут маршал высоко поднял плащ из зеленовато-бурой ткани и медленно надел на себя… В наступившей тишине аккуратно расправил складки… А когда толпа дворян разразилась хохотом и одобрительными возгласами, он понял — дело сделано…
* * *
А то, что на бойне умертвили бычка
На то всеобщая радость, всеобщая гордость
Всеобщая вера и всеобщая воля
Всеобщая воля, да всеобщая старость
Набить до отказа собой могилу —
Это значит наследовать Землю
Что же такое наследовать Землю?
Это значит исчерпать терпение
Что и требовалось доказать
Егор Летов
Король шагал по полутемным галереям дворца. Несмотря на то, что сейчас — разгар лета и за серыми стенами ярко светит солнце, Гюголан кутался в шубу, подбитую волчьим мехом. Он озяб. В последнее время он всегда мерзнет. Может, это все же сказывается возраст? А может, дело в камнях этого дворца? Старинный дворец владык Гевы… Его стены словно впитали холод всех зимних снегов и сырость всех осенних дождей… Нет, пожалуй, все же дело в возрасте… Гюголан охотно ссылался на свои годы, на хвори и старческую немощь — если это было нужно, но сам он себя отнюдь не чувствовал стариком… Вот только зябнет немного… А так — он еще ого-го!.. До вчерашнего дня… Скорее бы вернулся Гезнур. Старший сын, незаконный сын, любимый сын… До вчерашнего дня Гюголан был даже рад, что его любимец скрылся куда-то. Подальше от завистливого злобного тупицы Адорика. Так было даже лучше, удобнее для всех… До вчерашнего дня…
Вчера возвратился сэр Ойгль. Он привел богатый обоз, около двухсот телег и фургонов, забитых добычей, которую удалось взять на юге Фенады. На первой повозке лежали тела принцев Вортриха и Дейнстра… Тела Адорика так и не удалось найти на кровавом поле. Немногие, кому посчастливилось участвовать в его последней убийственной атаке и остаться в живых, рассказывали со смесью ужаса и восторга в голосе, как отважный принц швырнул наземь шлем для того, чтобы бегущие с поля боя сеньоры узнали его и устыдились своей трусости… Так он и помчался во главе своей потрепанной кавалерии навстречу фенадским рыцарям — с непокрытой головой, с горящими глазами.
Нечеловеческая… Сверхчеловеческая отвага Адорика сделала невозможное. Уже разбитая — и почувствовавшая, что разбита — слабая гевская конница разнесла в пух и прах прославленных фенадцев в доспехах из гномьей стали… А сам Адорик сгинул где-то в кровавой круговерти рукопашной. Одержав победу, гевцы (сами, пожалуй, не верящие до конца в свой успех) бросились разрушать фенадские замки и грабить поместья, но… С севера подошли дружины гномов, которым вообще-то полагалось — по замыслу Гюголана — драться с фенадскими и малогорскими армиями.