Король пощупал постель рядом — только смятые одеяла, девушки не было. Ингви сел и огляделся. Вампиресса, привстав на цыпочки, глядела в окно. Взлохмаченная макушка черным силуэтом вырисовывалась на фоне серого неба. Подоконник высокий, вряд ли снизу видно, что девушка не удосужилась одеться.
— Ты бы хоть накинула что-то, — Ингви улыбнулся.
— Вот еще, — Ннаонна, не оборачиваясь, дернула плечом. — Оттуда ничего не видно.
— Простудишься. Пол холодный.
— Ой, какие мы заботливые… Между прочим, я стою на твоем плаще.
В самом деле, одежда в беспорядке была разбросана по полу.
— Отлично, На. Давай его сюда! А то вдруг кто-то заглянет.
— Никто не заглянет, — отрезала девушка. Впрочем, она отвернулась от окна и принялась собирать разбросанную одежду. — Ты вчера шуганул Никлиса и запер дверь заклинанием. Сказал им всем, что хочешь выспаться. Обманщик. Ты вовсе не спать хотел.
Вампиресса швырнула королю скомканный ворох одежд.
— Спать я хотел тоже, — заметил Ингви, натягивая брюки. — Ты, кстати, одевайся. Нам сейчас предстоит очень многое. Первый день правления, не шуточки! Наверняка в коридоре толпа дожидается. А что ты в окно высмотрела?
— Ничего особенного. Это окно во двор выходит. Там все привы-ычно так… Ску-учно-о… Ингви, давай что-то придумаем? Праздник какой-нибудь или еще что-то?
Ннаонна потянула через голову черную шелковую рубашку и ее голос звучал глуховато из-под складок. Ингви с улыбкой наблюдал за девушкой.
— И какой же праздник? Водворение на престол законного монарха? Тоже как-то скучновато.
— М-да, это слишком просто, — вампиресса на минуту задумалась. Потом улыбнулась. — О! Я придумала! Давай поженимся!
— Поженимся? Хорошая мысль. Интересно, как ты этот… этот акт себе представляешь?
— Ну, как… обвенчаемся. В соборе.
— Чтобы все как у людей? — король ухмыльнулся.
— Чтобы все как у людей.
— В соборе?
— В соборе. Епископ, певчие, толпа вассалов. Снаружи народ — это, как его? Ликует! А что?
— Ничего, ничего, — улыбка Ингви стала еще шире, — демон с вампиром у алтаря, и епископ взывает к Гилфингу Светлому, умоляя освятить такой союз. Хорошая идея! Мир содрогнется. Ладно, заканчивай туалет, посмотрим, что ожидает нас в коридоре.
Ингви натянул сапоги и направился к двери — отпирать. В коридоре короля в самом деле ждали. Никлис, несколько слуг, солдаты в желтых плащах… позади еще несколько человек — лица все знакомые, это цеховые старшины. Когда король перешагнул порог и вышел из спальни, держа за руку Ннаонну, все разом улыбнулись.
— Доброго, слышь-ка, утречка вашему величеству, — выступая вперед, произнес Никлис. — Эта…
Улыбки стали еще шире.
* * *
Как объявился в Геве Гезнур, не знает никто. Ни в одних воротах стража не приметила его появления, граф Анракский не назвался охране и не был узнан. Никого не окликнул на улицах, ведущих к дворцу, ни с кем не поздоровался. Сопровождаемый лишь колдуном Лопсилем и безымянным «цирюльником», граф серой тенью пересек город и назвал себя только караулу в воротах королевской резиденции. И только там снял широкополую шляпу, чтобы его узнали.
Сержант стражи поклонился, скрежеща латами, и Гезнур прошел внутрь. Теперь, напротив, он хотел, чтобы его видело как можно больше народу — окликал слуг, громко осведомлялся, где сейчас его величество. Графу указали покои, в которых теперь находится Гюголан II. Весть о возвращении старшего сына короля разнеслась по дворцу и достигла королевских ушей, прежде чем Гезнур добрался в северную часть дворца, где, как ему сообщили, пребывает отец. Когда граф, припадая на раненную ногу, поднялся по лестнице на второй этаж, навстречу ему уже двигалась целая процессия — сам Гюголан II, телохранители, секретари и вельможи. Старик протянул руки и заковылял к сыну, тот поспешил навстречу и обнял короля. Тело монарха сотряслось, будто бы от рыданий, однако, когда Гюголан отстранил сына, чтобы рассмотреть его повнимательней, глаза старика были сухими. Он не мог не почувствовать, как сын, обнимая его, тайком нащупал под королевским платьем кольчугу, сам же Гюголан, прижимаясь к графу, отыскал заткнутый сзади за пояс кинжал. Оба не удивились — родная кровь!
— Что же ты не предупредил о возвращении?
— Зачем? Напротив, я держал в тайне свой приезд, батюшка, чтобы враги не смогли воспользоваться случаем. Я ехал по стране едва ли не в одиночку, было бы досадно, пережив невероятные приключения на юге, угодить в засаду в собственном краю. Зато здесь, во дворце, я назвался сразу же на пороге. Меня видели десятки придворных и солдат.
— Ты боишься? В моем собственном дворце? Ты, мой сын?
Намек Гезнура был довольно прозрачен — конечно, никто, кроме самого короля, не мог бы отдать приказ тайно умертвить графа во дворце. Разумеется, теперь, когда его видели и узнали, эта опасность существенно меньше.
— Ты думаешь, кто-то мог бы попытаться напасть на тебя, сын, в этих стенах? Но Адорик мертв, равно как и Вортрих с Дейнстром… — король тяжело вздохнул, вельможи при этом состроили приличествующие скорбные мины. — Я потерял половину сыновей в один день… Как хорошо, что ты здесь, Гезнур! Ох, мне так нужно было, чтобы ты возвратился… Я велел следить за южной границей… приказал, чтобы сообщили, едва ты пересечешь границу. Если ты обеспокоен из-за этого, то напрасно. Ты нужен мне.
— Нет, я не боюсь. Однако осторожность не повредит, верно? Я слышал о смерти братьев… Но у тебя еще довольно наследников, чтобы обойтись без меня…
— Сынок, — оборвал Гезнура король, — по-моему, нам лучше поговорить с глазу на глаз. Семейные дела следует обсуждать в семейном кругу.
— Подождите меня здесь, — велел граф сопровождавшим его людям.
— Я распоряжусь, чтобы их накормили, — встрепенулся король, — на кухне.
— Вели лучше, чтобы им принесли что-нибудь сюда, — попросил Гезнур, — они могут понадобиться.
Король оперся на подставленную Гезнуром ладонь, и они зашагали к кабинету его величества. Со стороны сцена выглядела достаточно трогательно — отец и сын вместе после долгой разлуки. Но гевских царедворцев притворная сердечность не могла обмануть. Они тут же принялись шушукаться, обсуждая вероятные изменения в придворном раскладе, неизбежные после возвращения старшего сына его величества.
Когда дверь за отцом и сыном захлопнулась, вельможи заговорили громче, совершенно не стесняясь присутствием Лопсиля и графского телохранителя — да и чего стесняться? Это Гева, здесь подобные разговоры в порядке вещей. И разве не о том же пойдет речь в королевском кабинете?
На улицах было так тихо, что цокот копыт по булыжнику и металлический лязг доспехов порождали гулкое эхо. Изредка хлопали ставни. Ни один ванетинец не вышел навстречу процессии, женщины не спешили на рынок, не играли дети, даже нищие попрятались. Могло бы показаться, что город вымер, обезлюдел, но стоило поднять голову — и взгляд без труда отыскивал в окнах между неплотно прикрытыми ставнями хмурые лица жителей. С тревогой они глядели на шествующую по столице армию — рыцарей, гвардейских латников, на знаменосцев и стрелков…