– Пленные выбрались, – прокричала она сквозь вой и шипение пламени. – Дверь открыта.
– Считаешь, их выпустили?
– Возможно, если кому-то удалось не потерять сознание.
– Ты ведь не черепов имеешь в виду?
– Нет, не их. Может, все просто не разбежались. Когда рискуешь сгореть заживо, на что только не решишься.
Кильон кивнул, хотя, увидев, как прочны клетки, засомневался, что пленным хватило силы, пусть даже подпитанной адреналином. Скорее всего, помощь пришла со стороны, от местных жителей, обозленных на черепов.
– Надеюсь, они все выбрались.
Мерока прошла чуть дальше, толкая митральезу перед собой, и объявила:
– Эти двое точно не выбрались.
Повозка, которую имела в виду Мерока, угодила в придорожную канаву довольно далеко от основной части горящего каравана, что до последнего времени спасало ее от огня. Сейчас пламя достигло задних колес – уже охватило спицы и лизало шасси. Еще немного – и запылает вся повозка, тогда и клетке в задней ее части несдобровать. Пока же алые языки не добрались до клетки, и два ее узника не погибли.
Молодая женщина и ребенок. Кильон узнал родимое пятно у нее на затылке, и тут пленница обернулась. Да, это ее он видел накануне: то же рваное платье без рукавов, то же сочетание худобы и с трудом обретенной силы, та же бритая голова. Пленница смотрела на Кильона и прижимала к себе ребенка – не то мальчика, не то девочку. Кильон ждал каких-то слов, криков о помощи, но она молчала: глубоко посаженные глаза выражали апатию, стиснутые зубы – безысходность, словно женщина давно смирилась с мыслью, что из клетки ей не выбраться. Даже малышка – Кильон решил, что это девочка, – смотрела вызывающе, будто внимательно наблюдая за матерью, научилась не только прятать слабость, но и делать это так же демонстративно.
– Почему их никто не выпустил? – спросил Кильон, когда Мерока сбавила шаг, целясь из митральезы прямо в клетку.
– Я знаю почему, – заявила она, остановилась и посмотрела на Кильона.
– Скажешь мне?
Мерока подняла митральезу, целясь прямо в пленницу:
– Обернись!
Никакой реакции. Выражение лица женщины едва заметно изменилось: теперь на ее лице было написано надменное презрение.
– Я сказала, обернись, черт тебя дери! – Мерока слегка изменила прицел. – Шевелись, не то мелочь продырявлю!
Девочка не отреагировала на митральезу, нацеленную ей в голову. В чем тут дело – в глупости, невежестве или героическом мужестве?
– Палец от нетерпения дрожит, – не унималась Мерока.
Молодая пленница задумалась, потом медленно повернулась спиной к Кильону и Мероке. Теперь бритый затылок озаряли оранжевые всполохи пожара, и родимое пятно просматривалось куда лучше.
Только разве это родимое пятно? Ничего подобного Кильон не видал. Слишком четкое, геометрически правильное – естественные такими не бывают. Это же татуировка или клеймо, знак принадлежности или верности. Пятиконечная звезда с точками по краям лучей.
– Она ведьма – вот что это значит, – пояснила Мерока.
– Ведьм нет, – возразил Кильон не так уверенно, как хотелось бы.
– Ну, ведьм, может, и нет. А тектоманты есть. Одна из них перед нами.
– Ты уверена?
– Я видела этих тварей, Мясник. У нее звезда, так что мерзавка – одна из них.
Кильон не знал, что думать. Пока он жил на Клинке, собственного мнения о тектомантах у него просто-напросто не было, – какая разница, существуют они или нет? Для него тектоманты были кем-то на грани мифа и реальности: одни считали их суеверием, другие – диковиной, страшной, редкой и непонятной. Поразмыслив, Кильон решил бы, что верит в них, хотя веру эту сильно ослабляли серьезные сомнения в их силе и возможностях. Неразумно считать тектомантов сказкой, выдуманной, чтобы пугать детей и суеверных: не позволяет огромное количество сведений. Впрочем, в тех сведениях их способности многократно преувеличены, безбожно раздутые перепуганными свидетелями и возбужденными рассказчиками с чужих слов. Встречи с тектомантом Кильон не ждал. Вера в существование тектомантов и в их способности не отменяла их экзотичной редкости. По слухам, они рождались у обычных матерей, не отмеченных звездой с точками. Отдельные болезни проявляются, когда физиологически несовместимых людей угораздит встретиться и стать родителями, то есть причинный фактор скрыт в отце и матери; так и тектоманты, предположительно, рождаются благодаря генетическим особенностям, у предыдущих поколений не проявлявшихся. Однако тектомантия не болезнь. Тектоманты долго не живут, но отнюдь не из-за систематических проблем со здоровьем. Дело в обреченности на безвременную гибель. Тектомантов истребляют, зачастую сжигают на кострах и забрасывают камнями. Иными словами, их считают ведьмами.
И вот сейчас Кильон смотрел на одну из них.
– Ты в это веришь? – спросил он Мероку.
– Не важно, верю я или нет, Мясник. Важно, верят ли черепа и безмозглые инбриды, которые здесь живут. А у них сомнений нет. Эта женщина – ходячая дурная примета. Таких запирают в клетки и поджигают. Вот почему ее не выпустили. До смерти испугались последствий.
Молодая женщина медленно повернулась к ним лицом. Поистине королевской осанкой она ниспровергала все предположения Кильона. Казалось, развернулась модель на подиуме, продефилировав в потрясающе дорогом наряде от кутюр. Худющая, в лохмотьях, он была заперта в клетке, но ее сила ощущалась даже из-за прутьев.
– Но мы не боимся смерти, – проговорил Кильон, заметив, что с тех пор, как они пришли, огонь приблизился. – Мы можем их выпустить. Кто-то же должен.
– Или мы можем пойти дальше, потому что это не наше дело.
– По-моему, теперь это часть нашего дела.
– Вроде черепа, который едва руку тебе не откусил.
– Это другое. Тогда я ошибался, а сейчас прав.
Молодая женщина молча буравила их взглядом. Возможно, она не умела говорить, хотя Кильон чувствовал, что она за ними наблюдает, прислушивается к разговору, ничуть не сомневаясь в том, что случится дальше. Она заговорит, когда сочтет нужным, или ни слова не проронит.
– Послушай, Мясник, вокруг тектомантов полно суеверного дерьма. И моря они руками раздвигают, и по воде ходят, и немощных лечат. Но если хоть десятая часть дерьма – правда, плевать на такое нельзя.
– Значит, суеверное дерьмо все, за исключением правды?
– Не издевайся, Мясник. Я перевидала достаточно странного дерьма и в курсе, во что верить, во что нет, – выбирать не приходится. – Мерока остановилась и посмотрела направо.
Из-за пелены дыма выбрался человек и заковылял меж горящими повозками, вытянув руки перед собой. Череп! Он брел без шлема и ствола. На лице зияли пустые окровавленные глазницы – глаза ему выкололи. Из носа текли сопли, изо рта – слюни. Мерока прицелилась и выстрелила из митральезы, оторвав черепу правую голень.