— Конитива, господин, желаете заказать портрет? Лазерный карандаш, настоящий уголь, тушь? Недорого, всего-то десять юаней!
Вакидзаси настороженно взглянул на повисшего на рукаве художника. То, что хань признал в туристе японца, было неудивительно, это для европейцев все желтые на одно лицо. Настойчивость рисовальщика тоже не вызывала особой тревоги — конкуренция в «тоннеле искусств» была жесткой; кто смелее, тот и заработал. И одет вольный художник был соответствующе: в какой-то безразмерный балахон и нелепый берет. Смутило офицера кое-что другое. Человек странно щурился и часто моргал, будто ему в глаза светили прожектора. И это в сумрачном подводном тоннеле! Слепой художник? Что за бред?! Разведчик быстро оглянулся. Полиции поблизости не наблюдалось, значит, художник не был стукачом и не пытался «навести» ищеек на подозрительного туриста. Это хорошо. Но что же тогда вызвало беспокойство? Вакидзаси притормозил, сбившись с шага от внезапной странной мысли. Чтобы убедиться, что все-таки не бредит, он снова бросил взгляд по сторонам. Да, так все и было: больше половины рисовальщиков и примерно столько же «актеров» всевозможных жанров вели себя практически так же, как этот прилипчивый художник. Не в том смысле, что цепляли за рукава туристов, а подслеповато щурились и как-то странно двигались, будто бы сдерживая крупную дрожь в руках и ногах.
«Лихорадка у всех, что ли? — Вакидзаси, с трудом высвободил рукав из цепких пальцев художника. — Или они на наркотиках? В общем-то, логично, у творческих натур с этим делом вечно проблемы».
— Юани выведены из обращения двенадцать лет назад. — Вакидзаси покачал головой. — Не надо, спасибо.
— Федеральные евро тоже сгодятся, — не унимался рисовальщик. — Пять евро! Маслом! Я владею уникальной техникой мазка.
— А не темновато здесь для рисования? — бросил офицер, продолжая путь.
— Не волнуйтесь, господин, я все отлично вижу!
— Мой тебе совет, — офицер притормозил, обернулся и сунул рисовальщику пластиковую банкноту в пять евро, — выберись на воздух, дружище, подыши.
— Спасибо, господин. — Художник понял, что сеанс не состоится, и, хотя получил гонорар «за старания», заметно сник. — Так и сделаю. Только ночью. Позвольте тоже дать вам совет: не ходите туда, вам не позволят ничего увидеть.
— Не понял. — Вакидзаси резко остановился, сдал назад и теперь уже сам крепко ухватил художника за руку. — Что ты сказал?
— Вы идете к ШНЦ, чтобы проверить, насколько он изменился, — негромко сказал рисовальщик. — Не ходите. В лучшем случае, вас сгноят в его подвалах.
— Изменился? — Офицер подтолкнул художника к его рабочему месту. — Идем, идем.
— Уголь, карандаш?
— Пейзаж. По памяти. Каким был ШНЦ… когда?
— Два года назад.
— Отлично. Каким он был два года назад. И второй пейзаж — каков он сейчас. Только без виртуальных прикрас.
— Обижаете. — Художник поморщился. — Ненавижу виртуальность. В Шанхае это синоним вранья. Бессовестного и неприкрытого. Отражение города в виртуальности — сплошная ложь! Я творец, а не лгун. Только… за такие «пейзажи» меня могут убить.
— Никто не узнает.
— А вы пообещаете не ходить к ШНЦ? Если вас схватят охранники, вычислить, кто рисовал для вас картинки, им будет нетрудно.
— Нет, не пообещаю, — отрезал Вакидзаси. — Я пообещаю, что меня не схватят.
— Простите, господин. — Рисовальщик горько усмехнулся. — Но даже мне видно, что вы приехали сюда не просто так. Возможно, вы умеете обманывать электронику, но вам не удастся перехитрить наблюдателей из охраны внешнего периметра ШНЦ. Их глаза так же зорки, как и глаза старого художника. Вычислить, простите еще раз, шпиона им не составит труда.
— Да с чего ты взял, что я шпионю? — Вакидзаси почувствовал, что начинает нервничать. Это было лишним, но взять себя в руки ему никак не удавалось. — Еще никто не подозревал меня в таком чудовищном преступлении. Я обычный турист. А то, что меня интересует ШНЦ, объясняется просто — моя компания желает удостовериться, что созданная ею виртуальная оболочка соответствует действительности. Не знаю, как в Китае, а в Японии за этим следят очень строго.
— Ваша компания создавала программу-отражение для ШНЦ? — В голосе художника звучало явное сомнение. — Допустим, японцы тоже научились делать хорошие программы… будь вы индусом или русским, в это верилось бы больше, но допустим… и все-таки вы тоже лжете, господин. Как и все в этом проклятом городе!
Художник вздохнул и помотал головой. Руки его начали быстро-быстро мелькать над холстом. Работал он действительно уникально: сразу двумя руками, строя рисунок от периферии холста к центру. Вакидзаси даже замер не дыша, настолько заворожила его работа мастера. Не прошло и минуты, как первый рисунок был готов. В приличном цвете и с отличной проработкой деталей он выглядел как очень хорошая двухмерная фотография. Разве что на «снимке» не было людей и в левом нижнем углу стояла не соответствующая текущему времени дата «2194».
Офицер сложил лист с рисунком вдвое и сунул в карман.
— Теперь день сегодняшний.
— Нет. — Художник вдруг захлопнул складной мольберт. — Идите, раз уж собрались, смотрите сами. Вы не были со мной откровенны, и я не чувствую себя обязанным вам помогать.
Он обиженно взглянул на Вакидзаси и отвернулся. Теоретически можно было попробовать его уговорить, но офицер чувствовал, что это не фальшивая поза обиженного «творца», набивающего себе цену. Художник обиделся по-настоящему, и никакие уговоры или посулы тут не помогут, ведь творческие личности — народ сложный и противоречивый. Работают, как и все нормальные люди — за деньги, но не ставят эти самые деньги ни в грош, как ни парадоксально это звучит. Их система ценностей базируется совсем на другом фундаменте, причем у каждого на своем. У кого-то на потребности в самореализации, у этого рисовальщика краеугольным камнем стала честность в изображении окружающего мира и вообще…
«Идеалист! Но делать нечего, придется довольствоваться малым — Вакидзаси снова нырнул в толпу. — А все-таки жаль, что так вышло. Из этого художника мог получиться неплохой агент. „Идейный борец за идеальный мир“. Когда у агентуры имеются убеждения, это большой плюс… и неплохая экономия государственных средств».
После «всплытия» на площади перед ШНЦ офицеру пришлось добрых полчаса пропетлять по закоулкам между множеством мелких лавчонок и стилизованных под частные ресторанчики автоматизированных заведений «фаст-фуда». Трудно с полной уверенностью сказать, для чего перед храмом науки были выстроены эти «естественные баррикады», возможно, чтобы отвлечь туристов, возможно, чтобы прокормить толпу ученых, обитающих за стенами «гексагона», но так или иначе подойти к офису ШНЦ, высящемуся всего лишь через перекресток, оказалось очень непросто. Когда же это удалось, оказалось, что «с грунта» рассмотреть хоть какую-то часть ШНЦ, кроме парадного подъезда офисного здания, почти нереально. Вид загораживали вспомогательные здания, гигантские рекламные баннеры и сотни подогнанных вплотную друг к другу светящихся вывесок мелких фирмочек и конторок, расположившихся между домами вокруг ШНЦ.