Местре Жинга жестом велел положить книжицу. На обложке красовался силуэт лягушки, выполненный в виде теснения на позолоте. Учитель руками в перчатках с благоговением отодвинул томик на край складного столика, перед тем как поставил перед Марселиной кофе. Она тоже сидела в перчатках, и ее проинструктировали ни при каких обстоятельствах не мочить книгу. Хоффман сделала глоток кофе. Хороший, с дымком, из кружки с эмблемой «Фламенгу». Стены маленькой кухоньки в дальнем конце фундасана были выкрашены желтой краской, а сколоченные вручную шкафы и столы – в синий и зеленый цвета. Патриотичная кухня. Ящерица очнулась от каменной неподвижности и скользнула вверх по стене между вставленными в рамку снимками великих мастеров капоэйры и капоэйристов сороковых-пятидесятых годов, до того как йога стала просто легальной, не говоря уж о моде на нее, – парни в панамах, играющие в кругах рода возле доков, на них майки, а гофрированные брюки закатаны до колен. Классические удары ногой и движения, но с сигаретами во рту. Вот уж подлинный маландражен [211] .
– Итак, – сказал местре Жинга, – что ты заметила необычного в этой книжке?
Машина рванула от тротуара, словно реактивный самолет, Марселина была в оцепенении, смущении и шоке, но более всего не могла забыть обжигающую картину своего собственного лица рядом с тем ножом, а потому только и смогла что промямлить:
– Я не знала, что у вас есть машина.
– А у меня и нет, – ответил местре Жинга, врубая передачу. – Я ее украл.
Вскоре стало понятно, что он и не водит толком, – он с изяществом прокладывал хаотический маршрут между машинами такси на Руа Барата Рибейру, чуть не оцарапал дверь о стену тоннеля Нову, выскочив под рев автомобильных гудков в лиловые сумерки Ботафогу.
– Ну разве сложно водить машину, ведь таксисты же как-то это делают? – заметил местре.
Марселина увидела светящуюся синюю скульптуру непонятной формы, которая венчала здание Четвертого канала, появившееся на горизонте. Она казалась утешением и печальным псаломом, обетованной землей, откуда Марселину изгнали. Она сделала глубокий вдох, мощный успокаивающий поток воздуха наделил ее жгучей силой, как в круге рода или на планерке.
– Вы должны мне кое-что объяснить.
Теперь в район Ларанжейрас, к подножию горы.
– Да, – ответил местре Жинга, откидываясь в кресле и руля одной рукой. – Но с чего начать? Мы надеялись, что ты не влезешь во все это, и мы сможем справиться раньше, чем ты что-то узнаешь, но, когда убили бенса, оставаться в стороне не представлялось возможным.
– Так это вы были в террейру?
– Ты всегда была слишком умной, но не слишком проницательной, – сказал местре Жинга.
Марселину окружали знакомые улицы. Они ехали в сторону школы капоэйры местре Жинга. «А у вас все еще комплекс Йоды».
– Я приглядывал за тобой все время после того, как этот клоун Раймунду Суарес отправил тебя к Фейжану. Если бы он держал рот на замке… но после ссоры с бенса он разобиделся. Стоило бы прирезать его, тогда мы не попали бы в такую заваруху.
– Погодите-погодите, а что за заваруха-то?
Машина болталась по извилистой дороге, царапая стены жилых комплексов, выкрашенные охрой или желтой краской.
– Нужно бы переключить на передачу пониже, – заметила Марселина, которую беспокоил стучавший, выбивавшийся из сил двигатель. – Слишком быстро.
– С каких пор ты стала Рубенсом Баррикелло? [212]
– Наблюдала за таксистами. Итак, та женщина с ножом, кто она?
– А на кого она похожа?
– На меня.
– Вот и ответ. Для него есть логичное объяснение. В остальном же, поверь мне, в этой игре нет случайных совпадений.
Затем украденный «форд» остановился перед разрисованными граффити стенами фундасана, на которых прыгали яркие веселые капоэйристы, и местре Жинга в спешке и напряжении, чего Марселине не доводилось раньше видеть, отпер ворота и провел ее через черный вход на патриотическую кухню.
– Эта книжка – вроде как экспедиционный журнал одного французского исследователя Амазонки восемнадцатого века. Я не особо вчитывалась. Мне такие старые рукописи трудно даются.
– А я не спрашивал, что это. Я спросил, что ты заметила?
– Ну ее переплетали несколько раз, текст написан от руки, но это не оригинал, как я подозреваю, иллюстрации на обложке содержат шифры и какие-то надписи, и, памятуя о том, что представляла собой Бразилия в восемнадцатом веке, думаю, и сам текст изначально был зашифрован.
– Неплохая догадка. Еще что?
– Как я уже сказала, я особо не вчитывалась. Ну еще я уверена, что эта книжица восемнадцатого века как-то связана с моим злым двойником, который пытается меня убить, но, возможно, все намного проще, если вы мне что-нибудь объясните.
– Еще что?
Марселина пожала плечами, затем осознание необычности, ощущение стылого удивления дрожью пробежало по телу. В напоенной цветочными ароматами теплой кухне местре Жинга она увидела, как от мурашек приподнялись белесые волоски на ее предплечье.
– Тогда была чума, чума лошадей. – Она узнала это выражение на лице местре Жинга. Сколько раз она видела это в рода, когда он сидел на корточках в круге, облокотившись на трость. Продолжай, дочь моя, продолжай. – Все лошади, ослы, даже быки… всех смела чума. Но этого ведь никогда не было. Это выдумка, сказки.
– Нет, это правда. Это история. Просто не наша история.
– Это безумие.
– Лизни книгу, – приказал местре Жинга. – Подними и прикоснись к ней кончиком языка.
Стылое удивление превратилось в головокружительный страх. Королева Органа в Бейжа-Флор пользовалась множеством привилегий, в том числе свободным и неограниченным доступом на частный пляж и к бассейну отеля «Илья-Гранде» в районе Арпоадор, на скальном мысе между золотыми изгибами Копакабаны и Ипанемы. Интрижки и тайные связи витали в просторных коридорах и крытых галереях, но дети, которые плескались у камней, не знали об этом, как ничего не знали об искусственных спутниках. Особый трепет вызывал Трамплин, пятиметровая скала, которая нависала над синим бассейном: зажать нос, быстро перекреститься и сигануть вниз, словно гарпун, в прозрачную холодную воду. Марселина – в свои восемь лет – завидовала девочкам постарше, которым было что положить в купальник, и долговязым мальчишкам, осмеливавшимся прыгнуть. Во время жарких каникул она пыталась собраться с духом и подняться на Трамплин, и вот в последний день лета, перед началом занятий нашла в себе силы вскарабкаться на скалу. Ее мать и сестры валялись на деревянных лежаках, махали и кричали: «Давай! Давай!» Марселина перекрестилась. Посмотрела вниз. Глубокая синяя вода глянула ей в душу. И она не смогла прыгнуть. Внизу ждало поглощающее безумие. Она сползала по выдолбленным в камне ступенькам, спиной вперед, прощупывая путь, переставляя руки и ноги по одной, и это был самый длинный спуск в ее жизни.