И все же из десятка обитаемых спутников солнечных планет Каллисто была самым удачным примером преобразования, это признавали даже вечные соперники – европейцы. А самым крупным и удачно спроектированным участком на планете было как раз «поместье» Преображенских и прилегающие к нему охотничьи угодья Воротовых. На бескрайних полях у Преображенских росло все, что можно себе представить: от пшеницы и чая, до винограда и апельсинов, а в лесах можно было найти любые породы быстрорастущих деревьев, причем в промышленных количествах. И если Матвей не успел в полной мере воспользоваться своим богатством, то его сын потрудился на славу, а вырученные деньги не проел, пустил в дело. Поначалу Михаила недопоняли даже близкие друзья – нет бы построить фабрику или деревообрабатывающий комбинат! – но очень скоро, помимо прибылей от сельского хозяйства, семья начала получать немалый доход от развернутого Михаилом и продолженного Петром турбизнеса, и все, кто их не понимал, признали, что Преображенские оказались правы. Фабрик и заводов хватало на других планетах, а вот такие райские уголки – пойди, поищи. На все заселенные миры может быть два-три только и найдется. Петр Преображенский считал, что Каллисто и вовсе одна такая.
К своим тридцати двум подполковник Павел Преображенский успел повидать больше планет, чем отец за всю жизнь, но был с ним почти согласен. С Каллисто могла соперничать только Терция – планета-океан с бесчисленными зелеными архипелагами, но до этой Колонии было далеко, а до спутника Юпитера – рукой подать. Для тех из землян и марсиан, кто не слишком любил дальние перелеты и не располагал большими средствами, Каллисто была предпочтительнее. Так что к моменту, когда Павлу исполнилось семнадцать, Петр Преображенский стал самым богатым и уважаемым человеком на Каллисто и, конечно же, рассчитывал, что его сын продолжит семейный бизнес, но Павел выбрал военную карьеру. Как ни странно, отец отнесся к его решению с пониманием. Каждому свое. Напутствие отца было кратким: «Здесь твой тыл, твоя Родина, помни об этом всегда – и когда придется ее защищать, и когда решишь отдохнуть. Тебе есть за что сражаться и куда вернуться».
Павел помнил и возвращался только сюда. В последний раз его отпуск совпал с отпуском капитана Воротова – сына соседа и компаньона отца, и так уж сложилось – подчиненного Павла. Отдохнули тогда комбат и ротный от души, по-русски. С охотой, рыбалкой, банькой, и не брезгуя новомодными туристическими развлечениями – тут уж постарался отец Ярослава. Полеты на дельтапланах и лихие рейды на гравибайках по головокружительным маршрутам горного кряжа Уралочка, сплавы по одноименной реке и воздушное поло – это только малая часть развлекательной программы, которую предложил офицерам Воротов-старший. Единственное, чего так и не удалось молодому подполковнику и его подчиненному, так это найти себе для компании приличных девушек, о чем особенно переживала мать Павла.
«Носитесь, как оглашенные, по горам, – грустно вздыхала она, – нет чтобы на пляже полежать спокойно. Там столько девиц отдыхает».
«Мама, ты ли это! – смеясь, отвечал Павел. – Раньше ты меня и близко к пляжам не подпускала, боялась, что туристки совратят».
«Так то раньше. – Мама опять вздыхала и отводила взгляд. – Сейчас-то ты уже взрослый. Пора бы и внуками меня порадовать».
«Порадую, мам, обязательно порадую», – обещал Павел, вскакивая в седло гравибайка, чтобы ринуться в очередную авантюру, придуманную неутомимым Воротовым.
До пляжей приятели-отпускники, конечно, тоже добирались, но маме об этом знать было необязательно. Офицеры были в курсе негласного деления пляжных территорий на зоны и никогда не забредали в «зеленую», где загорали туристы с детишками, ворковали молодожены и в принципе можно было найти тех самых девушек – местных или приезжих – для серьезных отношений. После насыщенного дня «развлечений не для слабонервных» офицерам было уже не до высоких материй или ухаживаний. Они смывали в баньке пот, ужинали, непременно с осетринкой и стопкой ледяной водки, а затем выползали, как два объевшихся крокодила на золотистый песочек «красной» зоны, где расслаблялись те, кому от жизни нужна только сама жизнь, от отдыха – отдых, а от секса – исключительно секс. Ну и, может быть, еще сто евро сверху. В деньгах у отпускников недостатка не ощущалось, поэтому многолюдные пляжные вечеринки под их патронажем проходили весело, шумно и довольно безнравственно. А утром «кутил и прелюбодеев» снова будил ухмыляющийся старший Воротов. Игнорируя протесты невыспавшихся офицеров, он тащил их к миниатюрному водопаду, что плескался неподалеку от охотничьего домика – любимого места ночлега приятелей, и приводил в чувство посредством полного погружения в ледяную воду. Затем две роскошные официантки кормили друзей горячим плотным завтраком, привезенным из лучшей приморской ресторации «Драниковъ», и ежедневная история повторялась.
В таком режиме, исключая субботы, дни для поездок по старым друзьям и родственникам, а также воскресенья, зарезервированные под чисто семейные посиделки, прошли все четыре недели отпуска. Физически отдыха не было, зато морально и Павел, и Ярослав будто заново родились. Все передряги и опасности службы на далеких Колониях растворились и остались в прошлом, как грязь после бани, и даже перспектива возвращения в душные кубрики и казармы не казалась такой уж неприятной. Служба есть служба.
«Знать бы тогда, что это будет последний отпуск. Хотя почему последний? Жизнь ведь не кончилась. Вот завалим марсиан, все снова наладится. Снова будут золотые пляжи, гравибайки и загорелые нимфы по сто евро штука. Впрочем, нет. Если все утрясется и останемся живы, нимфам придется искать другого спонсора. Интересно, понравится Яне на Каллисто?»
Подполковник снова взглянул в иллюминатор. Дождь над Округом Гатлинг немного утих, но утреннее небо не просветлело. Челноки первой и второй роты уже приземлились. Третьему, на борту которого и предпочитал летать комбат, до посадки оставалось секунд десять. На крыше ближайшего модуля уже можно было различить заклепки и принесенные ветром пожухшие листья. К тридцать пятому сектору Лидии подкрадывалась осень.
Челнок вдруг сильно тряхнуло, и он накренился так, что Преображенский прилип щекой к стеклу. К лицу прилила кровь. Павел попытался отодвинуться, но крен увеличился, и, чтобы не свернуть шею, подполковник был вынужден перевалиться через плечо. Теперь он лежал на иллюминаторе, превратившемся в одно мгновение из окна в борту в стеклянный «нижний люк». Сидевшие в других креслах бойцы повалились друг на друга. На ноги Преображенскому плюхнулся Воротов.
– Пристегнуться! – запоздало скомандовал пилот.
– Турок, что за хрень?! – заорал Ярослав.
– Падаем, коллега, – спокойно ответил пилот. – Молись.
В иллюминаторе показались серебристые гофры ближайшего к ВПП модуля, затем по стеклу побежали трещины, и оно с громким хлопком взорвалось. Время будто бы замедлилось, и Преображенский увидел, как из дыры в стекле, в ореоле осколков, стартует заклепка, выдавленная из крыши сминаемого челноком здания. Тускло поблескивающая алюминиевая пуля просвистела в сантиметре от лица и воткнулась в подголовник кресла, продырявив искусственную кожу и выбив из волокнистой подложки изрядную порцию пыли. Свет в салоне замигал, откуда-то посыпались искры, а затем накатил низкий, басовитый скрежет. Павел сгруппировался в ожидании удара.