Короткая отсидка помогла, но ровно настолько, чтобы Гарри прекратил бесноваться и выть, будто раненый волк. Выпустил бывшего сокамерника Джин Кертис только с условием, что тот не будет покидать хирургического отсека. На огромном «Бурденко» к тому моменту оставалось не больше десятка землян-врачей, но найти их в полупустых отсеках одинокому мстителю не составило бы труда. В хирургическом же секторе доктор был теоретически доступен для мести, но валялся в запертой каюте в стельку пьяный, а потому тоже был в относительной безопасности. Вышедшему на свободу лидийцу оставалось только «наслаждаться» видом вражеских трупов, но и тут его ожидало легкое разочарование. За время изоляции Деппа из отсека исчезли все тела с перерезанными глотками, остались только обгоревшие в бою. Не обнаружил Гарри и следов пребывания на борту изнасилованных рейнджерами медсестер. Возможно, их отправили в качестве пациенток в другое отделение, а может, и нет. Гарри не исключал, что девушек могли отправить туда же, куда и трупы добитых раненых, – за борт. Впрочем, их незавидная судьба в тот момент его не волновала. Даже радовала. Все земляне должны умереть. Гарри был в этом убежден. Чтобы отвлечь лидийца от тяжелых мыслей, Джин загрузил его работой – поставил задачу за двенадцать часов очистить отсек от следов побоища – но работа только вымотала Деппа физически и ничуть не притупила душевную боль. От одной мысли, что на Лидии погибли все до единого, и что он, Гарри Депп, остался, возможно, последним лидийцем, видевшим свою планету пригодной для жизни, его охватывало такое отчаяние – врагу не пожелать. Впрочем, врагу теперь Гарри желал только одного – смерти. Свалившись через двенадцать часов в изнеможении, он погрузился в глубокий сон, почти бессознательное состояние, но проспал лишь три часа. Потом еще час пялился в потолок, предаваясь грустным мыслям, и наконец встал, поскольку не видел смысла валяться на неудобной жесткой койке. Кое-как умывшись, Депп снова взялся за полотер и тряпки, найденные в ящике с загадочной надписью на русском: «рундук для обтирочных концов». Гарри не горел желанием работать, но иного занятия в запертом отсеке не нашлось. Наблюдать за звездами, что рекомендовалось марсианскими психоаналитиками, как средство от бессонницы и нервных расстройств, возможности не было, на верхнюю палубу вход был заказан, да и если бы Гарри туда попал, это ничего бы не изменило – корабль, как и весь флот, находился в прыжке. За иллюминаторами вместо звезд переливалась какая-то серая муть, будто и не гиперпространство там было, а потревоженная кораблями грязная весенняя лужа.
До подъема оставалось четыре часа плюс полтора до завтрака, и это время требовалось как-то скоротать. Депп прошелся полотером по главному залу отсека – уже почти белоснежному – и вдруг остановился, как вкопанный, перед запертой переборкой в подсобное помещение. На «рундуке» памяти щелкнул воображаемый замок, и Депп вспомнил то, что так тщательно скрывало трезвое подсознание от временно помутившегося разума. Гарри выронил рукоятку полотера и бросился к двери. Поборов волнение, он глубоко вдохнул и негромко постучал. Девушка не ответила. Депп постучал громче, в ритме мотивчика, популярного среди поклонников соккера, то есть классического английского футбола. По замыслу Гарри, если девушка еще жива, она должна понять намек – что за дверью не кто-то из марсиан, а... Депп задумался – а кто? Колонист из Альянса? И какая ей разница? Почему она должна поверить в его добрые намерения, особенно после нанесенного федералами варварского удара по одной из Колоний Альянса? С другой стороны, откуда ей знать, что Земная Федерация отныне вне закона? Вне любых законов человеческой цивилизации, кроме закона кровной мести.
«И что ты будешь делать, если она откроет? – проснулся вдруг внутренний голос. – Убьешь ее? Ведь она враг».
«Доктор тоже землянин, но пока жив. Нет, это другое дело, начатое до бомбежки, а значит... – Гарри постучал еще раз. – Не знаю, честно говоря, что это значит. Я ненавижу их обоих, но... В общем, не знаю я, как объяснить».
За переборкой послышался слабый шорох, затем что-то брякнуло и провернулся рычаг замка.
Девушка твердо стояла на ногах и даже успела привести себя в относительный порядок. Синяки под глазами немного уменьшились, зато начали «цвести».
– Как вы? – Гарри с удивлением обнаружил, что она не только пришла в себя, но и умудрилась помыться. Она вообще была свежей и даже привлекательной, несмотря на синяки и ссадины.
– Здесь нет аптечки, – прошептала девушка. – Вы один?
– Не бойтесь, сейчас ночь, в отсеке только я и мой напарник, но он спит. Нас никто не услышит.
– А как все... остальные? – девушка взглянула на Гарри с надеждой. – Кто-то уцелел?
– Из ваших... – Взгляд Деппа потемнел. – Хирург спит у себя в каюте. Про остальных мне ничего не известно.
– Вы так напряглись. – Девушка вдруг взяла Гарри за руку. – Что случилось?
– Мне тяжело говорить... – Депп хотел высвободить руку, но вдруг передумал. Прикосновение было мягким и приятным. Каким-то умиротворяющим. Оно даже немного притупляло боль свежих душевных ран. Гарри почувствовал, что готов расплакаться и выложить этой незнакомой молодой женщине все, что наболело, все свои горести и печали. Может, так подействовало ее тепло и искреннее участие, а может, просто пришло время расслабиться и излить свое горе. Он бы так и сделал, но в горле образовался комок, и Гарри сумел выдавить лишь несколько слов:
– Ваши бомберы выжгли Лидию термоядом. Полностью.
Девушка негромко охнула и прикрыла рот ладонью. Но руку Гарри не выпустила, а наоборот, сжала еще сильнее. Депп опустил голову, и из глаз у него, наконец-то, впервые за время после трагедии с родной планетой, закапали слезы. Медсестра подошла ближе и прижала Гарри к себе. Деппу было стыдно за то, что он плачет, как ребенок, и в то же время он почему-то знал, что сейчас и здесь это сделать можно и нужно. От этой девушки исходили такие настоящие, искренние волны тепла и сочувствия, что Гарри почти забыл о таких глупостях, как ненависть и месть. Кого угодно, но ненавидеть ее он был не в силах. Ему казалось, что это будет все равно, что ненавидеть того, кто тебя любит, все равно, что ненавидеть сестру или мать – фактически самого себя.
Когда Гарри немного успокоился, девушка отстранилась и попыталась заглянуть ему в глаза.
– Ты пришел за мной?
Гарри отрицательно покачал головой.
– Нет. Как твое имя?
– Яна.
– А я Гарри. Гарри Депп. Ты не виновата, и я не выдам тебя, Яна. Но... как ты будешь жить, как долго ты продержишься здесь? Или ты надеешься, что «Бурденко» снова отобьют земляне?
– Нет. – Яна вздохнула. – Но ведь тут не хуже, чем в тюрьме. Я боюсь попасть за решетку, Гарри. Оттуда ведь можно и не вернуться.
– Можно. – Гарри вспомнил Гитлера и ежедневное «списание» заключенных. – Хотя, в марсианских тюрьмах шансов выжить больше, чем в ваших «центрах». Но ты права, там не лучше, чем здесь. Я постараюсь приносить тебе сухпайки, а вода здесь есть. Пожалуй, ты продержишься некоторое время. Только я не смогу приходить слишком часто.