Вопрос номер два: куда подевался артефакт ровно через пять минут после того, как уехали специалисты по космонавтике? Утащить такую тяжесть никто не мог, да и пронести мимо охраны что-либо без разрешения Савинкова — тоже. Что получалось: объект самоликвидировался? Странно…
Вопрос номер три: почему на одной из частей обломка при более тщательном изучении мы обнаружили отчетливую надпись на чистом русском языке: «Верфи Д. Т. Романцева. Заказ № 12-765»? Такая маркировка наводила меня на тревожные мысли. Я вдруг отчетливо вспомнил яркое солнце и зеленые пейзажи из своих невероятных ночных видений…
Новая Россия? Эллада? 2352 год?
Я размышлял над этим весь день. Под вечер мы в полном составе сидели в первом зале лаборатории и пытались рассуждать.
— Если мы заглянули в будущее, то своим вмешательством могли нарушить какие-нибудь причинно-следственные связи, вот он и улетучился из нашей «вероятности», — словно услышав мои мысли, предположил Гриша, разливая по чашкам кофе.
— Ты бредишь, Гриня, — грубовато возразил Епифанцев, растирая покрасневшие от усталости глаза. — Такие связи теоретически могут нарушиться, если заглянуть в прошлое, а не в будущее.
— Да мы вообще не знаем, куда заглянули, — сопротивлялся Антончик. — Может, это какое-то нереализованное прошлое. Где прогресс развернулся в полную мощь не к концу девятнадцатого века, а уже в семнадцатом, например…
— Нет, Григорий, не то, — сказал Савинков, закуривая очередную сигарету. — Фантазия у тебя богатая, но я уверен, что никаких параллельных миров не существует, а перемещения во времени возможны только в одном направлении: из настоящего в будущее, секунда за секундой. То есть привычным для нас порядком.
Он указал сигаретой на настенные часы, которые неторопливо отстукивали четверть девятого после полудня.
— Тогда откуда мы выцарапали артефакт?! — раздраженно спросил Гриша.
— А был ли мальчик? — вяло спросил Епифанцев.
— Устал, родной? — озабоченно поинтересовалась Аня, несколько саркастично, надо заметить.
— Так, яйцеголовые, давайте все сначала, — потребовал я. — Во-первых, мы хотели соорудить нечто вроде подпространственного перехода между двумя точками, отстоящими друг от друга на несколько парсеков…
— Это ты так решил, — перебил меня Антончик, — а вот я уверен, что эти точки расположены в разных вероятностях одного и того же мира, нашего то есть…
— И твоя версия еще менее жизнеспособна, — повысив голос, продолжил я. — Как и шеф, я уверен, что параллельные миры — только пища для сценаристов фантастических мыльных опер, а у нас получилось то, на что мы и рассчитывали, — проникновение в атмосферу обитаемой планеты, расположенной где-то в глубоком космосе. В нашем пространстве, я подчеркиваю, и в нашем же времени!
— Где обитают трехголовые существа, владеющие русским языком! — язвительно вставил реплику Антончик.
— Теперь невозможно не согласиться с сомнениями Григория, — заметил Савинков. — Что скажешь на это, Леонид?
Я пожал плечами. Что я мог сказать? Представить пришельца по фамилии Романцев, честно говоря, не получалось. Оставалось проникновение в будущее. Уж не в то ли будущее, что так ревностно защищал загадочный капитан Дремов?
— И все-таки это место в нашем мире, — упрямо ответил я.
— Кто знает? — многозначительно сказал Гриша и улыбнулся, как победитель.
— Я так и не поняла, почему исчез обломок? — с легкой и непосредственной улыбкой спросила Елена Владимировна, внося в лабораторию целый поднос румяных пирожков.
Мы разразились аплодисментами и оставили ее вопрос без ответа, накинувшись на угощение. Заметно подобрев после еды и уже не испытывая друг к другу такого сильного научного отвращения, как пять минут назад, мы закурили и продолжили беседу в более сдержанном тоне.
— За утерю артефакта нам еще придется ответить, — сказал Савинков, — поэтому давайте все-таки найдем ей объяснение.
— Я думаю, что сработал закон сохранения массы, — предположил Антончик. — Надо было забросить туда что-нибудь в качестве «противовеса», например Леона…
— Твоя масса подходит больше, — огрызнулся я, — да и значимость для проекта настолько мала, что такую замену никто бы не осудил.
— Не отвлекайтесь, — потребовал Савинков. — Что думает женская часть коллектива?
Елена Владимировна улыбнулась и повторила заданный перед ужином вопрос:
— Так почему же исчез обломок? Может быть, Гриша снова недалек от истины?
— Он «недалек» в принципе, — мстительно сказал я.
Антончик снисходительно похлопал меня по плечу и, самодовольно улыбаясь, заметил:
— Для ведущего специалиста лаборатории — мелковато…
— Так объясни нам, в чем же дело, если такой «глубокий», — вступился за меня Епифанцев.
Я молча пожал программисту руку.
Антончик задумался, и, прежде чем он успел раскрыть рот, чтобы выдвинуть очередную теорию, меня осенило. Мысль была настолько ясной и простой, что я испугался, как бы она не ускользнула. С настоящими озарениями так чаще всего и бывает, поэтому их лучше выкладывать сразу, не придерживая.
— Мы прорезали не только пространство, мы еще и заглянули лет на триста вперед… Это же очень просто! — воскликнул я и зашарил по столу в поисках бумаги и чего-нибудь пишущего.
Все присутствующие, настороженно глядя на меня, замолчали.
— Вот, взгляните, — я обозначил на листке Землю ровным черным кружком. — Здесь мы. Точка «А».
Затем я нарисовал другой кружок и поставил над ним штрих.
— Здесь «точка Б». Мы через подпространство проникаем туда в считанные минуты. Так? А теперь прикиньте, сколько понадобилось бы времени, чтобы долететь до точки «Б» в обычном режиме, даже со скоростью света. Допустим, десять лет. Так? А теперь переведите это субъективное время светового луча во время, которое пройдет за десять лет полета на Земле! Очень грубо — лет триста… Тогда выходит, что мы, отправляясь — включая «ловушку», мы фактически отправляемся в путешествие к этой пресловутой точке «Б», — игнорируем лежащее перед нами пространство, но не в силах игнорировать время. Затратив на перемещение минуту, как нам кажется, мы на самом деле попадаем в далекое будущее. Прокладываемый нашей установкой канал выходит в атмосфере, отстоящей на десять световых лет планеты с опозданием в триста лет земных. За которые там успели поселиться прилетевшие «нормальным» или каким-то другим путем колонисты с нашей любимой Земли… Такой вот парадокс…
— Очень прекрасно, — согласился со мной Епифанцев. — Только не понятно, почему это мы, сумев обмануть три измерения, вдруг споткнулись на четвертом?