– А слуг он одевает в столь нежданные одежды, – снова захихикал поручик, – во сне не приснится! Одна половина ливреи шита золотом, другая – из самого грубого сукна. Одна нога обтянута шёлковым чулком и обута в изящный башмак, а другая – в лапоть. Вся Москва сбегается поглазеть, когда он выезжает на своей оранжевой колымаге [187] . Тянут её завсегда три пары лошадей – одна крупной и две мелкой породы. Форейторы – карлик и великан. И все в очках. Умора!
Но учитель не разделил поручикова веселья.
– Сие есть тонкая философия, намёк на неустройство наше, – сухо заметил он. – Осмелюсь заметить, Прокофий Акинфиевич вельми учёный муж. Написал целое исследование о пчёлах. Но особо почитает ботанику. Собственноручно собрал уникальный гербарий, который намерен по смерти передать Московскому университету. Есть у него, кроме того, великолепный ботанический сад в московской усадьбе…
– Ха-ха-ха! – услышав это, зашёлся от хохота артиллерист.
– Да что такое?! – обиделся Дружинин. – С чего вы смеётесь так нехорошо?
– Да как же не смеяться, – утёр слезу поручик. – Московские дамы повадились в его любимом саду тайком рвать редкие цветы. Так Демидов, не будь дурак, расставил по саду вместо статуй голых мужиков. Вот где переполох случился, хе-хе!
Представив, как оживают статуи при появлении дамочек-грабительниц, Шурка с Лерой невольно заулыбались. Только Феофилакт Гаврилович, который, судя по всему, уважал взбалмошного купца-миллионщика за благотворительность и учёность, оставался по-прежнему серьёзным.
– Не о Демидове ли речь ведёте? – остановился тут у их стола пожилой господин, проходивший мимо.
– О нём самом, – кивнул артиллерист. – А что, небось, сызнова какую штуку отколол?
– Самую что ни на есть невероятную, – подтвердил пожилой. – Слёг в постель и помирать собирается.
– М-да, – перестал смеяться поручик. – Жаль старика.
– Ай-яй! – огорчился Феофилакт Гаврилович. – Какой человек пропал. А ведь мечтал дожить до того часу, когда к нам из Европы учиться ездить будут. Ведь это он с самого основания Московский университет опекал. Стипендии завёл для бедных студентов…
Примчавшись на подворье Лозовичей во главе многочисленной дворни, Марьян Астафьевич никого там не застал.
– Староста! – заорал тогда помещик и глянул испепеляющим взором на прибежавшего Родиона. – Куда Никишка с семейством подался?!
– Да вона, – показал староста, – по дороге на Смоленск, а тама к лесу вашему, что непролазным прозывают.
Послав дворню в лес, помещик тщательно обследовал подворье. Амбары и сараи были пусты. Только в избе за печкой обнаружил ветхий сундук, на дне которого под древесной стружкой лежала изукрашенная лентами, повязанная платочком увесистая дубина.
– Что сие? – подозвал Переверзев старосту.
Родион глянул и перекрестился.
– Речной дух, – шепнул он.
– Дух? – удивился помещик.
– Он самый, – кивнул староста. – Весьма пользителен для крестьянского хозяйства.
– Отчего же тогда Никишка его с собой не взял? – заинтересовался Переверзев.
– Не можно, – вздохнул Родион. – Известно ведь – духи не любят покидать родных мест. А ежели силой их увесть, то могут и навредить.
Марьян Астафьевич ещё раз оглядел несуразную куклу. Действительно, она весьма напоминала одного из языческих идолов, которым до крещения Руси поклонялись славянские племена.
– Значит, речной дух? – спросил со скрытой угрозой в голосе.
– Ага, – простодушно подтвердил Родион. – Лозовичи чрез него воду вызывали.
– Что-о?! – возвысил голос Марьян Астафьевич. – Какую воду?
– Да знамо дело, из реки.
И, опасаясь панского гнева, поторопился наябедничать: – Сие дело рук заезжих барчуков. Они и матушку нашу Фёклу Фенециановну околдовали, и вас, барин, до смертоубийства довели…
Выпалив это, староста спохватился. Он вдруг с ужасом осознал, что всё сказанное им есть чистейшей воды измышление. Ничего подобного с хозяевами и быть не могло. Запоздалую его догадку тотчас подтвердил и сам барин.
– Околдовали? Смертоубийство? – переспросил он, задыхаясь от негодования.
Родион глянул на него обречённо, хотел сказать хоть что-нибудь в своё оправдание, но лишь кивнул в ответ.
– Ах, ты дубина безмозглая! – заорал тогда Переверзев. – Язычник! Сейчас я тебя научу уму-разуму!
И хрястнул попытавшегося увернуться старосту вдоль плеч. Взвыв от боли, Родион бросился прочь из избы, а отставной поручик в исступлении принялся лупить дубиной по всему, что на глаза попадалось. В слепой ярости он ударил водовызывающей палкой едва ли не сотню раз. Только когда у него уже и сил не осталось, отбросил «речного духа» и вышел из избы. Над сельцом висела подозрительная тишина. И в этой тишине слышно было, как с невероятной скоростью приближается нечто громадное и хлюпающее. В недоумении помещик шагнул, было, к калитке, как вдруг, проломив изгородь, на подворье Лозовичей вкатился необъятный, в несколько тонн весом, водяной шар. Не снижая скорости, он наехал на опешившего Марьяна Астафьевича и в мгновение ока впитал его в себя.
– Караул! – только и успел булькнуть помещик.
Шар покатился далее, ломая всё на своём пути. Выпучив глаза, Переверзев бултыхался внутри, будто микроскопическая козявка в капле воды. Ещё минута, и он бы захлебнулся. Но шар стремительно пересёк подворье, влетел на скотный двор и внезапно остановился. Благодаря силе инерции Марьян Астафьевич вылетел из него, словно скользкая сливовая косточка. Но на этом неприятности помещика не окончились. Покинув одну водную стихию, он тут же угодил в другую. А именно, упал плашмя посреди большой навозной лужи.
«Вот интересно, – только тут задумался помещик, – откуда проныра староста ведает о моём мимолётном желании с жизнью распрощаться? И что он там про околдованную Фёклу сказывал?».
Вернувшаяся из леса дворня нашла своего барина мокрым, дурно пахнущим и злым, как чёрт.
Всё произошедшее ничуть не испугало отставного подпоручика, наоборот, ещё сильней разозлило. Когда же Переверзев узнал, что следы Лозовичей обрываются в лесной чащобе, будто крепостные вместе с телегами и скотом под землю провалились, он и вовсе стал плеваться и на чём свет стоит ругать язычников, чародеев, масонов и прочих заезжих иноземцев.
До начала дуэли оставалось несколько часов, когда друзья вернулись в свой номер.
– Как аукцион? – первым делом спросил Лера.
– Всё по плану, – заверил Шурка. – Только Марьян Астафьевич цену набивал.