— Почему рубаху не надела? — поинтересовался он.

— Грубая ткань натирает. Я к такой не привыкла, — ответила коротко.

— Из благородных? — прищурился он.

— Какая разница, раз сейчас на мне ошейник? — по возможности спокойно ответила я вопросом на вопрос, и он неожиданно усмехнулся:

— Дерзка… Как к торговцам попала?

— Мы путешествовали. На нас напали. Я убежала и заболела. Они меня нашли.

— Почему не возмущаешься тем, что стала рабыней?

— А что это изменит? Вы заплатили за меня деньги, и мои возмущения впечатления на вас не произведут, лишь разозлят. Насчет побега можете тоже не беспокоиться — некуда и не на что. — Я бросила взгляд на свои пальцы, где отсутствовали украшения.

— Умна, — хмыкнул он. — Раз так, знай, что если будешь послушна, то и жизнь твою сносной сделаю.

Ага, что-то мне подсказывало, что в этом случае его любовница сделает мое существование невыносимым, но я благоразумно промолчала, стараясь не думать, что именно он имеет в виду под «послушанием».

— Выкупить есть кому? — последовал следующий вопрос.

Вот тут я напряглась, не зная, как лучше ответить. Чуть замявшись, произнесла:

— Не знаю, живы ли родные. Я во время побега головой ударилась, многое как в тумане. Надеюсь, вспомню родственников.

— Не помнишь? — удивился он.

— Мужа помню, ребенка. Дом большой, слуг. Путешествие урывками, — как можно туманнее ответила я. Про дом и слуг упомянула специально, чтобы знал, что к тяжелой работе не привыкла, и не удивлялся, что ничего не умею.

— Руку дай! — неожиданно приказал он, и я с опаской протянула ему ладонь.

Он взял ее, рассматривая. Обратил внимание на рисунок на ногтях. Со всеми несчастьями шеллак еще держался. Неужели, когда украшения снимал, не до того было?! Посмотрел на ладонь, проведя по ней пальцем. С трудом сдержалась, чтобы не выдернуть руку, но он сам ее отпустил.

— Идем, — бросил он мне и добавил: — Помалкивай о себе.

Из всего сделала вывод, что он не исключал возможность моего выкупа и хотел дождаться отъезда хозяина, чтобы потом при возможности обстряпать это втихаря. Ведь на выкупе благородной дамы можно заработать намного больше, чем на продаже рабыни, а хозяин давно здесь не бывал и не интересовался делами поместья. Вряд ли и в этот приезд задержится надолго. Это окрылило. Ведь если он будет надеяться заработать на мне, то и обращаться должен бережно.

Что-либо доказывать самому хозяину поместья я опасалась. Кто его знает, вдруг, расскажи я ему свою историю, меня или сумасшедшей объявят, или ведьмой. Вон, даже к Варлее у некоторых людей отношение настороженное. Лучше повременить с признаниями. Да и станет ли он слушать слова рабыни? На жадность управляющего я все же больше рассчитывала.

Глава 3

К приезду аттана вся челядь дома выстроилась во дворе. Меня только и успели представить немолодой дородной женщине со строгим лицом. Ну как представить… Управляющий указал на меня и сказал, что я новая рабыня, приказал пока разместить, а он потом сам решит, куда меня определить. На этом посчитал свою миссию выполненной и удалился по своим делам.

С его уходом та осмотрела меня скептическим взглядом. Судя по описанию Варлеи, это была та самая Агата.

— Добрый день! — вежливо поздоровалась я. — Меня зовут Виктория.

— Как тебя будут звать, не тебе решать, — отбрила меня она. — В доме раньше работала?

— Не работала.

— Что умеешь?

— Ничего.

Взгляд женщины приобрел презрительное выражение, когда она опустила взгляд на мой выпирающий живот.

— Я была замужем и недавно родила. — Голос мой дрогнул. — Мы путешествовали. На нас напали… меня торговцы нашли.

— Что же говоришь, что ничего не умеешь, раз хозяйство вела? — подозрительно посмотрела она на меня.

— У нас были слуги.

Не знаю, поверила ли она мне, так как с непроницаемым лицом произнесла:

— Теперь ты рабыня. Советую запомнить это и не создавать проблем, а то хуже будет. Следуй за мной.

Мы стали подниматься по лестнице, но тут прибежала служанка и сообщила, что хозяин едет. Не теряя спокойствия, экономка сменила направление, развернулась и начала отдавать приказания девушке. Я тенью следовала за ней.

Женщина уточняла, все ли готово, и приказала встречать хозяина на улице. Все так же следуя по пятам за экономкой, я прошла на кухню, где она поторопила всех, сообщив, что хозяин вот-вот будет. Тут ее взгляд упал на меня, и она приказала выдать мне передник и чепец.

— Подбери волосы! — с неудовольствием оглядела она мою заплетенную косу из которой уже выбились прядки.

— У меня нет шпилек.

— Бетти, помоги привести ее в божеский вид, и выходите! — приказала она одной девушке, и та потащила меня за собой.

— Так это тебя купили? — шепотом спросила она, резво поднимаясь по лестнице на верхние этажи.

— Да.

— А где была все это время?

— Болела, — кратко ответила я, так как за девушкой приходилось чуть ли не бежать и много не поговоришь.

Мы забрались в чердачное помещение, она толкнула одну из дверей, пропуская меня в небольшую, бедно обставленную комнатку с голыми стенами. Узкая кровать, тумбочка, сундук, кувшин с тазиком для умывания. Спартанские условия, скажем так.

Девушка кинулась к тумбочке, бросив мне:

— Расплетай волосы!

Пока я это делала, она нашла деревянные шпильки и протянула мне. Я пригладила волосы и закрутила их в пучок, подколов. Бетти помогла мне правильно надеть чепец и разобраться с фартуком.

— Бежим! — поторопила она меня, и мы понеслись вниз. Будь я действительно больна, как пыталась показать управляющему, то сдохла бы на этой лестнице, еще когда мы поднимались.

Успели в последний момент. На улице уже собрались все слуги, и подъезжала карета. Экономка бросила на нас недовольный взгляд, шикнув, и мы быстро встали во второй ряд с краю. Управляющий встречал хозяина на подъездной аллее.

Меня, наблюдавшую вместе со всеми за каретой, посетило чувство нереальности происходящего. Как будто я стала участницей съемок исторического фильма. Вот сейчас режиссер крикнет: «Стоп! Снято» — и напряженно застывшие люди в исторических костюмах заулыбаются, расходясь.

Все эти дни мне помогала не сойти с ума лишь одна мысль — мой ребенок жив. Одно это спасало и не позволяло погрязнуть в отчаянии, так как положение мое было незавидное. Рабыня, оказавшаяся непонятно где, на самом дне местной иерархии, без прав и средств к существованию. Вера, что сын и Влад живы, позволяла надеяться и давала силы бороться с обстоятельствами, стойко перенося удары судьбы.