– Ха! Ну ты и придумал! Да ведь моя сестра Каймина – шлюха, которая зарабатывает на жизнь, раздвигая ноги в публичном доме перед всеми подряд! – выпалил я. И только потом понял, что, сам того не желая, повторил сгоряча слова Гилберта-старшего. Те самые слова, за которые я его часто ненавидел. Но которые врезались мне в память так крепко, что стали сами срываться с моего языка.
– Эй! А ну полегче, парень! – возмутился Баррелий, угрожающе нацелив на меня указательный палец. – Не смей говорить так о своей сестре, кем бы она ни была! И вообще, не надо думать о шлюхах, словно о грязи, которую ты выковыриваешь из-под ногтей. Это ремесло не лучше и не хуже любого другого, которое предлагает нужный людям товар за честную цену.
– И не хуже, чем ремесло наемника? – съязвил я.
– Воистину так, закопай меня Гном – ничем не хуже! – не смутился кригариец. – А во многом даже лучше и чище, ведь шлюхи не топят в крови разоренные города и не отбирают у крестьянских детей последний кусок хлеба.
Крыть такое обескураживающее своей честностью заявление мне было нечем. И потому какое-то время мы просто смотрели друг на друга, не говоря ни слова.
– А я подумал, что мы идем в Вейсарию, – проговорил я чуть погодя, опуская глаза. – В Кернфорт. К банкиру Магнусу Штейрхоффу.
– Э, нет, забудь про Вейсарию! – отрезал Пивной Бочонок. – Это твое личное дело, и туда вы с сестрой поедете когда-нибудь потом. И без меня. А сегодня для тебя соваться в Вейсарию – то же самое, что вернуться обратно и заявиться прямиком на порог к Илиандру. Кернфорт – то место, где он станет искать тебя сразу после того, как не отыщет тебя или твой труп в Дорхейвене. Илиандр не дурак. У него хватит ума предположить, что кто-то может помочь тебе добраться до семейных ценностей раньше него. Я уверен, что заклинатели молний уже разослали своих гонцов во все вейсарские Капитулы. И скоро Вейсарию наводнят храмовники, у которых будет лежать в кармане твой портрет, и которым пообещают хорошую награду за твою поимку.
– То есть ты предлагаешь сделать огромный крюк и обойти всю Вейсарию стороной? – опешил я. – Но ведь Кернфорт – это нам по дороге! Самый короткий путь отсюда до Тандерстада – через вейсарский Балифорт. А от него до Кернфорта почти рукой подать. День пути на юго-восток, а, может, и меньше. Не вру – я сам однажды на карте измерял.
– А ты силен в географии, – похвалил меня ван Бьер. – И тут я тебя вряд ли переспорю, потому что у меня с географией, честно говоря, отродясь не ладилось. Но то, что кратчайшая дорога от канафирской границы до столицы Эфима идет через Балифорт – это я еще с малолетства усвоил. Даже если на ней будут кишеть храмовники, она все равно окажется безопаснее других путей, потому что на ней мы легко затеряемся среди верениц торговых караванов. Что же касается Кернфорта… хм… Сомневаюсь, что когда вы приедете туда с сестрой, там будет для вас безопаснее, чем сегодня. Скорее, наоборот… Ладно, оставим пока этот разговор. Поговорим об этом, когда окажемся в Балифорте и разнюхаем, что почем. А теперь иди-ка лучше спать. Завтра до вечера нам надо выбраться на тракт и пристать к какому-нибудь каравану. Поэтому выходим на рассвете, а до него осталось совсем немного…
– Да ты издеваешься надо мной! – воскликнул я, когда, проснувшись на следующее утро, увидел стоящую рядом бадью с холодной водой, которую Баррелий набрал в роднике неподалеку. – Что, опять?!
– Не опять, а всегда! – уточнил кригариец. Судя по бодрому виду и мокрым волосам, он уже успел освежиться. – Если есть поблизости вода и нет причин, мешающих тебе в ней искупаться – купайся! Я не раз говорил, зачем тебе это нужно, и не хочу повторяться. Впрочем, если не желаешь – твое право! Я не настаиваю. Но вчера кто-то здесь потребовал, чтобы я перестал называть его щенком. А сегодня этот кто-то, не иначе, решил отказаться от своих слов?
– Вот засада! – пробормотал я. И, выбравшись из-под одеяла, отправился доказывать ван Бьеру, что он напрасно во мне сомневается.
Однако, как и во дворце, вскоре за водным истязанием последовали другие.
– Сегодня твоя очередь тащить тележку, – объявил мне монах, когда мы, наскоро позавтракав, решили отправляться в дорогу. – Тропинка здесь широкая и идет под гору, так что приноровишься. Главное, не давай тележке разогнаться, а не то она тебя переедет и во что-нибудь врежется. Тебя-то мне не жалко, а вот она может поломаться.
Я фыркнул – ага, ври больше; было бы не жалко, на кой бы я тебе понадобился? – и отметил, что, кажется, начинаю понимать дурацкий кригарийский юмор. Если, конечно, его можно было так назвать.
– А как же битье палкой? – осведомился я. – Ты что, про него забыл? После купания ты всегда дубасил меня палкой – разве это тоже не традиция?
– Погоди, будет время – будет тебе и битье, – пообещал Пивной Бочонок. – Довольствуйся вместо него ночевками на солдатском одеяле. Для твоих привыкших к перинам, изнеженных боков пока и этого достаточно.
Что правда, то правда. За две последние ночи и вчерашние полдня, что я отлеживался на земле, подстелив под себя лишь ту грязную тряпку, которую Баррелий гордо величал «одеялом», это не пошло мне пользу. Скорее, напротив, на моем избитом теле нем лишь прибавилось больных мест. Вчера я был слишком изнеможен, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Но сегодня в полной мере ощутил все прелести ночевок «по-солдатски». И был вынужден согласиться с Баррелием: только палочных тренировок мне сегодня для полного счастья и не хватало.
Еще три дня назад я счел бы великой честью протащить кригарийскую тележку хотя бы несколько шагов, но этим утром впрягся в нее без особой радости. Которая и вовсе испарилась, когда выяснилось, что я еще не вполне дорос до такой работы. И что, ван Бьера это остановило? Как бы не так! «Шагом марш, парень!» – скомандовал он, сделав издевательский акцент на слове «парень», и разве что пинка мне не отвесил.
И я пошел. А что еще оставалось делать, чтобы не быть разжалованным обратно в «щенка»?
На спусках мне приходилось отчаянно скрести ногами, чтобы эта проклятая двухколесная тварь не набрала разгон и не наехала на меня. А на коротких подъемах, что иногда нам попадались, я налегал на соединяющую оглобли перекладину так, словно это было для меня вопросом жизни и смерти. И вновь скреб ногами, когда тележка вставала как вкопанная. Или того хуже – начинала понемногу катиться назад.
Спасибо Баррелию: в такие опасные моменты он или придерживал тележку за задний борт, или подталкивал ее. Поэтому я не рвал жилы и не лез вон из кожи, спасая в одиночку его добро. Как и тогда, на наших тренировках, он вовремя чувствовал, когда нагрузка становилась для меня непосильной. И не позволял мне рухнуть от усталости до тех пор, пока я был нужен ему бодрым и работоспособным.
– Что-то я не пойму: а где же твое оружие, парень? – осведомился у меня кригариец на очередном привале. Мы делали их нечасто, но все-таки делали, и каждый из них казался мне праздником.
– Оружие? Какое оружие? – Вопрос монаха поставил меня в тупик, ведь он знал, что я не прихватил с собой из дворца даже завалящего ножичка. Не говоря уже про навсегда утраченный мною Аспид.