То, что мы делаем или собираемся сделать, никак не связано с нашими принципами и установками. Ты прекрасно осведомлен, что в последние провальные годы даже из нашей среды выползли, как говорят наши друзья кубинцы, хитроумные gusanos и устремились за лучшей долей в сторону Запада, прихватив с собой рюкзачки, набитые конфиденциальной информацией. По-хорошему, по нашим правилам их надо бы разыскать и поставить перед лицом военного трибунала. Но сейчас об этом больше предпочитают помалкивать. Есть и другие, которые бросились за лучшей долей и примкнули к различным группировкам или определенного свойства частным компаниям, что почти одно и то же, и пробивают себе дорогу в новую жизнь рукояткой пистолета. Но большинство держится на малых оборотах, прибившись к разным фирмам и компашкам, и мучительно перемалывает свой внутренний мир.
Присягу мы давали Советскому Союзу. Его больше нет, и все наши тайны принадлежат только и исключительно ему. Остались только наши руки и навыки.
А если говорить о моем предложении, то это лишь разовое мероприятие. Тем более за пределами нашей страны. Сделали и забыли. Получим деньги и для себя и поддержим других.
– Всё это слова, одни слова. – Несколько раздраженно отреагировал Михаил на пояснения своего друга. – Каждый может так сказать, а совесть потом не замучает? А то, что мы отверженные, я и без тебя знаю.
– Я понял твой намек, Майк. А совесть ты лучше не тревожь. Объясняю: по плану операции, если конечно провести её как надо, все должны остаться целенькими и здоровенькими. Поражающие спецсредства применять не предполагается. Только имитационные и нейтрализующие. А объект, то есть плохой парень, которого мы должны выдернуть из его обители как гнилую пробку из бутылки дешевого вина, всего лишь должен, насколько я знаю, согласиться с предложением, от которого как говориться, невозможно отказаться. То ли кивнуть головой, то ли что-то подписать, но это уже не наше дело.
А если ты имеешь в виду честь, то есть честь офицера, хотя бы и запаса, то мы её не нарушали и не будем этого делать. И ты не хуже меня знаешь, что за страну мы стояли до конца, и не разменяли её ни на денежные посулы, ни на должности, хотя в условиях обретенного капиталистического "рая" сразу нашлись некоторые, которые запели по-другому.
– Это как же?
– Я так понимаю, что для них и честь не в честь, коль нечего есть.
Разговор затих, как бы сломавшись, и главная тема, если ещё и не была до конца исчерпана, но обсуждать её больше не хотелось. Михаил стоял, скрестив на груди руки и опираясь спиной на косяк приоткрытого дверного проема. Влад отошел к краю балкона и почти скрылся в темноте, периодически обозначая свое присутствие вспышками огонька сигары.
Вьюжные порывы ветра стихли. Из занавешенного облаками ночного неба, как бы из глубин мироздания, медленно спускались хороводы крупных многострельчатых снежинок.
За пределами похожего на сруб колодца двора, где устроился уснувший под снеговой шапкой "Мерседес" Влада, за стенами длинного неухоженного дома постепенно затихал большой город, давая приют и отдых своим жителям, своим площадям и проспектам, и труженикам-мостам, поднявших к звездам свои уставшие руки.
Город, в котором не только пилили и делили легкие барыши находчивые неофиты новой формации, а в цветных отблесках зеркальных шаров и лазерных импульсов стробоскопов ночных клубов и казино как всегда безоглядно, не думая о завтрашнем дне, порхали ночные бабочки.
Не только. В этом городе жили, надеялись и трудились, растили своих детей миллионы людей, истинные новые герои непростого времени.
Почему-то, несмотря на поздний час, ещё не закрыл свой обшарпанный кабинет молодой лейтенант уголовного розыска, напряженно стараясь собрать кубик Рубика из противоречивых улик запутанного преступления. Потому что, вор должен сидеть в тюрьме.
В комнате угомонившейся, наконец, коммунальной квартиры пожилая петербурженка, склонившись у ночника, высыхающими руками перелистывала в его неярком свете семейный альбом с пожелтевшими фотографиями, вглядывалась в дорогие ей мужественные лица своих предков, офицеров императорской гвардии, героев первой мировой, и думала о своих внуках. Что им уготовано и кем они станут в этой стране?
Немолодой уже реставратор просматривал архивные чертежи Михайловского замка с уверенностью, что они когда-то и кому-то пригодятся, и замок будет восстановлен и открыт для публичного посещения. И так, наверняка, будет.
У вентиляционного выхода из метро, испускавшего затхлый, но такой нужный в холодную морозную ночь теплый воздух, устраивался на ночлег колоритный бомж, согретый мыслью, что у него осталась недопитая четвертинка, и что завтра будет новый день, который может быть принесет удачу, и судьба улыбнется ему и что-то изменится в его жизни. И это был тоже по праву его город, потому что он в нем родился и вырос. И по-своему любил его.
Всё будет как надо. Всё ещё впереди.
– Ладно, Влад, хватит разговоров на сегодня, – произнес Михаил, подойдя к своему другу и, обняв за плечи, вывел его с балкона.
Нина уже легла спать, не дождавшись увлекшихся беседой друзей, но холодный чай с конфетами для них оставила на столе.
– Давай выпьем перед сном за отсутствующих здесь дам, за твою жену, за подруг, за всех удивительных женщин, которые встречались на нашем пути и которые нас никогда ни о чем не расспрашивали, всегда нам доверяли и терпеливо ждали из долгих служебных командировок, – несколько пафосно и, улыбаясь, произнес Влад.
Друзья встали, как положено из-за стола, отдавая дань чувству уважения и восхищения прекрасным полом, чокнулись рюмками и выпили до дна. Потом собрали остававшуюся на столе посуду и перенесли её на кухню.
– Кстати, Влад, ты, когда завтра собрался стартовать, – Михаил обернулся к своему товарищу.
– Часа через четыре.
– Ну, это свинство, приехать ко мне только на несколько часов. Не можешь задержаться хотя бы на день?
– Поверь, я бы с удовольствием, но время не ждет. Ты же понимаешь.
– Тогда срочно укладывайся спать. Перед дорогие силы нужны. Договорим завтра. Утро вечера мудренее.
Вскоре в доме наступила благословенная тишина, давая отдых измученным бесконечными проблемами умам людей; и только ещё долго горел свет на кухне, где уединился Михаил, справедливо полагая, что уже не уснуть, и что его отшельническому уединению в Питере пришел конец и пришел окончательно. И что вместе с Владом в его квартиру ворвался основательно подзабытый ветер перемен и дальних странствий, дерзко разрушая ставшую такой обыденной тихую семейную гавань. И что пришла пора вытаскивать давно заброшенные походные сапоги и затягивать потуже пояс. Пора вспомнить старые правила и привычку ставить на кон всё без оглядки и сомнения. Но, вот Нина?
Как всегда, не вовремя звякнул будильник, оповещая о том, что нужно сделать усилие и разомкнуть спаянные сном веки, взбодрить себя прохладным душем, выпить на дорогу укрепляющего черного кофе и начать спускаться вниз к заиндевевшему на крепком ночном морозе "Мерседесу".