Потом он вернулся в спальню, открыл дверь и на секунду задержался в проёме, невольно залюбовавшись прекрасными формами тела своей подруги. Элизабет всё ещё находилась в объятиях Морфея и непринуждённо раскинулась на постели, свободно разбросав в стороны руки. Данила подошёл к кровати, наклонился к любимой и прошептал ей на ухо, отодвинув вбок белокурый завиток волос:
– Я люблю тебя Лиза, и всю жизнь буду любить только тебя. – Потом заботливо прикрыл её одеялом и вышел из комнаты. С этого момента Данила называл Элизабет только этим именем.
Жизнь Данилы и Элизабет сменила своё до того привычное течение. Каждая встреча друг с другом представлялась очень значимым и интересным событием. Запомнились походы в театры, кино и спортивные мероприятия, но особенно хороши были совместные тихие вечера в скромной уютной квартирке Элизабет, где можно было, наконец, обрести покой от дневных забот и отдохнуть от житейской суеты. И лишь в этой обстановке можно было расслабиться и начать говорить друг с другом об обыденных, но всегда значимых для них вещах. Сердца успокаивались. Захотелось всегда быть добрым, предупредительным и предугадывать желания любимого человека.
Ближайшее воскресенье выдалось солнечным, в меру морозным и по-декабрьски снежным. В этот день Элизабет и Данила решили отправиться в одно из наиболее уникальных мест Москвы того времени – в Измайловский парк, на территории которого уже два года неведомо как существовала народная ярмарка-вернисаж, привлекавшая к себе словно магнит тысячи ценителей прекрасного, а точнее сказать, просто любопытных граждан, стремившихся разглядеть в произведениях искусства независимых художников проблески свободомыслия, которому удалось вырваться из оков официальной цензуры и канонов социалистического реализма.
На живописных развалах на открытом воздухе, вольно раскинувшихся на утоптанных заснеженных дорожках парка даже самый невзыскательный ценитель прекрасного легко мог подобрать себе по вкусу из разномастного кича замечательные поделки, смахивающие на настоящие шкатулки из Хохломы или игрушки из Дымково. Встречались здесь также весьма привлекательные копии великих импрессионистов – чем тебе не Моне за 300 советских рублей, или продвинутый авангард в духе почти Сальвадора Дали – этакое задорное глазное яблоко на тонкой грибной ножке, торчащее из песка на просторах неведомой пустыни. Немало нужно было пошевелить извилинами, чтобы прийти к выводу, что в этом художественном изыске, несомненно, заложен какой-то неведомый глубинный смысл.
Рядом с этими заслуживающими или иногда незаслуживающими внимания предметами псевдоискусства притопывали ногами и прихлопывали руками их создатели, стремившиеся разогреть заледеневшую на морозе кровь, и зазывая к себе неприкаянные толпы любопытствующих посетителей. Всем было интересно и весело.
Шла бойкая торговля, сопровождаемая шутками и прибаутками. Цена то взлетала, то падала вниз, игнорируя любые известные экономические законы. Продавцы нарабатывали для себя навыки неограниченной государственными нормами частной коммерции, покупатели приобщались к атмосфере свободного рынка и приобретали первые о нём знания, которые в скором времени им так пригодятся. На раскладных столиках высились разнокалиберные термосы, в пластиковых и картонных стаканчиках дымился бурый кофе, и дубела на холоде нашпигованная крахмалом любительская колбаса. Кое-где из сумок или из-за пазухи выскакивали походные фляги, содержимое которых заставляло их владельцев удовлетворённо причмокивать и покряхтывать, и ещё сильнее растирать покрасневшие на московском морозе щеки и носы.
Элизабет и Данила медленно шли вдоль торговых рядов, иногда останавливались и рассматривали заинтересовавшие их вещи. Особое внимание девушки привлёк стенд, на котором расположились чайницы, сухарницы и знаменитые расписные металлические подносы с претенциозной надписью: «Жостово». Здесь девушка выбрала несколько шкатулок и оригинальный портсигар, покрытый характерной букетной лаковой живописью.
– Это для моих родных, подарки к рождеству, – коротко пояснила она.
Наконец пара дошла до сектора народной ярмарки, где особняком размещался наиболее привилегированный сектор торговли, объединявший так называемых свободных художников-нонконформистов, которые ещё не имели громких имён, но уже создавали выдающиеся произведения искусства. Юноша и девушка медленно переходили от одной картины к другой и так увлеклись своей экскурсией, что не заметили, как стало вечереть и из свинцового неба посыпались крупные сверкающие в свете фонарей снежинки.
– Посмотри, какая необычная картина, – размышляя над чем-то своим, с расстановкой проговорила Элизабет. – Она мне нравиться. А ты, как ты считаешь, Дэнни? – улыбнувшись, спросила девушка, откидывая капюшон парки.
– Ну что ж, действительно, выглядит необычно, – откликнулся Данила, – интересный сюжет. Это ваша картина? – обратился он к скромному молодому человеку, который, несомненно, устал от бестолкового стояния на ногах целый день, но так и не дождался своего случайного покупателя.
– Да, это моя работа, – ответил он, – я пишу в основном натюрморты.
– И вы можете продать её нам? – сохраняя улыбку на лице, поинтересовалась девушка.
– Да, безусловно. Я с удовольствием отдам вам эту картину, и даже предложу хорошую скидку. 70 рублей вас устроит? – проговорил оживившийся художник.
– Конечно, вполне устроит, – вмешался в разговор Данила, решивший продемонстрировать даме свою упредительную галантность и широту характера.
– Я хочу сделать тебе, Лиза, рождественский подарок. Вот эту картина. Может быть это не шедевр, но от всего сердца. Ты не возражаешь?
– Нет, мне будет приятно, – просто ответила девушка. – Спасибо. Я буду помнить.
– Вот ваша картина, – произнёс художник, потягивая Элизабет своё произведение, – я специально не стал заворачивать её в бумагу. Картину накануне закончил, а краска на морозе медленно сохнет, боюсь смазать. Так что, пожалуйста, осторожней. Извините. – Молодой человек был явно смущён.
Влюблённые пошли дальше по покрытой снегом дорожке. Неожиданно Элизабет остановилась и, вытянув руки, стала внимательно всматриваться в картину.
– Ты знаешь, почему она мне понравилась, Дэнни? – девушка взглянула на Данилу. – Вот посмотри. На снегу лежат две срезанные колючие ветки терновника, усыпанные созревшими фиолетово-синими ягодами, а между ними алая роза. Может быть, это несколько композиционный сюжет, но я чувствую, что он символизирует нашу любовь. Мы встретились осенью, но мы по-настоящему узнали и полюбили друг друга только в декабре, когда уже выпал прекрасный русский снег. Эти две веточки с одного куста и лежат они на снегу рядом. Это как мы с тобой. А между ними распустившаяся красная роза – это наша любовь. Но вот шипы на ветках говорят о том, что наше счастье сложно будет сберечь. Не обижайся Дэнни. Ты это понимаешь не хуже меня. Я сохраню эту картину. Она будет всегда напоминать мне о нас и наших встречах. Благодарю тебя за всё.
Слушая слова подруги, Данила чувствовал, как на его сердце накатывается горячая волна жуткого предчувствия, которая, если её не остановить, может выжечь всю его душу.