– Да, я признаю, что Марианна обладает необычной внутренней силой, которая сломила меня и заставила забыть обо всем, даже о моём долге. – Де Альбано еле стоял на ногах, не вполне осознавая, что он говорит и что делает, но кто-то неведомый, пробиваясь сквозь сумерки подсознания, втолковывал ему: «этими словами ты обрекаешь свою любимую на смертную муку, и тебе никогда больше не обрести покой и не искупить эту вину никакими покаяниями. Нет, не перед Инквизицией, которая сочтёт свою задачу выполненной, и не будет сожалеть об ещё одной еретичке, которая не доберётся до рая, а перед самим Создателем. Ибо нельзя казнить невиновного, не сознающего своего преступления, которого не было».
– Хорошо, заблудший брат наш, мы видим твоё раскаяние – инквизитор самодовольно потёр свои сухие заскорузлые ладони, – и потому мы не будем накладывать на тебя строгую епитимию, правда, при одном условии, если ты сам возведёшь эту женщину на очищающий костёр, так как мы единогласно приговариваем её как ведьму к смерти через сожжение. Ты согласен, Альбано?
Голова молодого монаха болталась как маятник, ноги подкашивались, он что-то нечленораздельно мычал, и если бы другие члены инквизиторской консистории не подхватили его под руки, то он, несомненно, упал бы ниц.
– Он согласен. Увидите его, – не скрывая брезгливости, произнёс старший инквизитор. Он знал, как подчинять себе людей. – Этот Альбано ещё будет нам полезен. Из числа таких отступников выходят самые беспощадные и безжалостные исполнители нашей воли.
Прелат Дуарт де Альбано очнулся и стал вытирать трясущимися руками крупные капли холодного пота со своего лица. «Что за ужасный сон? Из года в год эти видения мучают меня, и даже молитвы не дают облегчения. Неужели языки того погребального костра так и будут жечь меня до конца дней. Значит, Бог отказывается принимать моё раскаяние».
Он приподнялся, присел на край постели и, стараясь прийти в себя, стал стакан за стаканом пить воду из кувшина: «Скорей бы рассвет». Он простёр вверх свои руки, на которых проступили крупные багровые пятна, нет не стигматы, признаки святости, как он хотел бы в глубине своей израненной души надеяться, а следы как от подтёков алой человеческой крови.
* * *
Приезд в Прессбург взбодрил инквизитора. Отошли в никуда, словно их и не было, черные мысли, унеся с собой мучительные воспоминания. Вернулись прежние силы и жажда деятельности. В приподнятом настроении монсеньор Даурт де Альбано, генерал-инквизитор во многих странах Центральной и Южной Европы, в сопровождении склонившихся в порыве подобострастия членов местного епископата прошел по опущенному мосту из тёсанных дубовых брёвен в сводчатые ворота городского замка, который уже несколько лет римская инквизиция использовала для содержания и допросов злосчастных хулителей христианской веры. Слава великого борца с ересью и крамолой опережала его, внушая страх и почтение повсеместно, где бы он не появлялся в окружении послушной стражи.
– Хорошо, брат Гийом, я вижу, вы, и ваши люди достойно выполняете свой долг и сумели многого добиться на поприще разоблачения явных и выявления тайных поборников протестантской ереси, – заключил де Альбано, выслушав доклад главного комиссара местного инквизиторского трибунала, и поднялся со своего кресла. – А теперь, покажите мне камеры, где вы содержите заключённых.
Окружённый толпой дознавателей и обвинителей Альбано спустился по крутой каменной лестнице в подвальное помещение, состоящее из нескольких коридоров, в которых за скрипучими железными дверьми располагались камеры-клетки с решётками для содержания арестантов. Прокурор Индржих Гусс давал пояснения, а достопочтенный мэтр Карл Фольшлягер, уважаемый городской палач, одного за другим выдёргивал осуждённых, на которых указывал перст римского прелата, подводил к нему, после чего прокурор разворачивал свиток и приступал к зачитыванию вменённых арестанту обвинений.
– Это кто? – палец инквизитора ткнул в сторону заключённого, вокруг тела которого была намотана цепь. Один конец цепи был пропущен через стальное кольцо, вбитое в каменную стену, и закреплён замком на оковах, стягивающих босые покрытые кровавыми струпьями ноги. В рот несчастного был вложен железный кляп, который ему не давал ни говорить, ни нормально дышать.
– Это Ян Ессениус, бывший священник церкви Святого Викентия, который долгое время смущал прихожан, проповедуя мерзопакостные идеи богоотступника Лютера. Арестован по доносу одной из его последовательниц. Приговорён к публичному колесованию на площади. Грехи его столь велики, что его не может спасти ни причастие, ни покаяние, ни чтение Святого канона нашей Матери – римско-католической церкви.
Инквизитор резко повернулся к прокурору.
– Вот что, Гусс, – строго произнёс де Альбано, – это особый неисправимый грешник, которой прикрываясь сутаной, пытался совратить с пути истинного многих людей. Поэтому ему нет прощения ни здесь, на земле, ни в аду, куда отправиться его потерянная для Бога душа. Он заслуживает большее наказание, чем то, которое ему уже назначено священным трибуналом. Приказываю, за несколько дней до казни поместить богоотступника Ессениуса в Колыбель Иуды. Пусть он почувствует муки, сравнимые со страданиями нашего Спасителя.
Прокурор согласно склонил голову, хорошо представляя себе на какие новые ужасные муки обречён этот человек, когда заострённый конец бревна начнёт медленно с хрустом разрывать его внутренности.
– А теперь покажите мне ту злосчастную грешницу, которую допрашивают уже в течение месяца, – прелат де Альбано принял грозный вид, размышляя над тем, когда, сейчас или позже, лучше обрушить праведный гнев на головы своих неумелых помощников, которые так до сих пор не сумели выбить признательных показаний из этой упрямой дамы.
Опережая суровое начальство, мэтр Фольшлягер помчался по коридору, на ходу перебирая ключи, чтобы найти тот, который открывает дверь в отдельную пыточную камеру. Авторитетная комиссия зашла в помещение без окон и деловито распределилась на деревянных скамейках, поставленных вдоль стен. Стоявшее посередине кресло с высокой спинкой, было приготовлено для римского инквизитора. На железном крюке, вмонтированном в низкий кирпичный потолок, была подвешена молодая женщина со скрученной верёвкой руками. Грязная нижняя сорочка была разорвана до пояса. Поникшая голова склонилась на обнажённую грудь, частично прикрытую распущенными спутанными волосами. За голые лодыжки были привязаны для отягощения чугунные ядра. На теле виднелись черные пятна, как от щипцов палача.
Арестантка никак не отреагировала на приход членов трибунала, по-видимому, находясь без сознания. Жуткую картину дополняли несколько масляных факелов, вставленных в специальные круглые отверстия в стенах, пламя которых трещало и нещадно чадило. Несомненно, герр Фольшлягер в очередной раз утаил для себя часть казённых денег и купил самые негодные факела, пропитанные колёсным дёгтем. Разместившись в кресле, де Альбано дал знак прокурору, чтобы тот зачитал обвинения. Гусс торопливо развернул свой список и загнусавил: