Цензура в ПНР продолжила свое существование и по-прежнему не бедствовала. Как и в годы правления Ярузельского, когда на железнодорожных платформах разбавляли привезенное из Венгрии в цистернах сухое вино «Эгри бикавер». Неизвестно, подвергался цензуре текст на этикетках бутылок с этим вином или нет, это не столь важно. Этикетки поступали из типографий, которые тиражировали слова, а через слова распространяли идеи. А от распространенной в печатном виде идеи до идеологии – и это прекрасно понимали все диктаторы – очень близко, поэтому типографии и их работники сосредоточивали на себе особое внимание социалистического государства, желавшего иметь монополию на идеологию. Свобода слова, она, конечно, пусть будет, но всё должно иметь свои пределы, чтобы у наших писарчуков башка от чрезмерной свободы не закружилась. Потому что если все позволено, то позволительно также сказать, что не все позволено. Вот так круг и замыкается. Так что уж лучше подуть на воду, чтобы потом не стало как с одним из этих реакционных писак, написавшим (естественно, без цензурного допуска) и хотевшим пустить в печать: «Раб перестанет быть рабом, как только поймет, что он раб». Вот как хитро были связаны цензура в ПНР и размер взятки, которую нужно было дать, чтобы напечатать этикетки на бутылки с краденым, разведенным и очень невкусным венгерским вином.
Настоящие вкусные сухие вина были известны непутешествующему народу главным образом из энциклопедий, из описаний в книгах и пропаганды французских художественных фильмов, в которых наряду с едой, прекрасными женщинами и аллегорией с французской революцией вино играло определенную роль. Несмотря на это или даже именно поэтому, упоминавшийся выше пан Зигмунт, сын бывшего хозяина виноградников под Зеленой Гурой, решил, что откроет винный магазин для местного населения, которое, как велит традиция, хлещет водяру, запивая ее пивом. Поначалу это было, как сам он рассказывал, скорее хобби, чем бизнес (хотя в Польше слово «бизнес» произносится с некоторым презрением или настороженностью и ассоциируется чаще всего с «фарцовщиками», торгующими валютой перед «Певексами», или с хозяевами так называемых полонийных фирм [32] , которым хоть и завидовали, но которых не особо уважали). Пан Зигмунт настоял на своем, сначала убедил жену, а потом и остальную семью и открыл магазинчик в марте 1988 года. «У отца были виноградники, значит, у меня должен быть винный магазин», – шутил он. Тогда, в последние годы правления Ярузельского, во времена, с которыми мы, как говаривал пан Зигмунт, слава богу, расстались, местоположение магазина было прекрасным. В «партийном» микрорайоне тогда жили не самые бедные люди, среди которых были и ценители хорошего вина. Спрос был не слишком большой, впрочем, как и предложение было ему под стать. Поначалу это была типичная семейно-кустарная торговля. Он предоставил помещение, а семья свозила ему отовсюду вина. Редко когда с Запада, чаще из Румынии, Болгарии, советской Грузии, советской Молдавии, советской Украины, иногда из Югославии, ну и, конечно, из Венгрии. «Эгри бикавер» в бутылках, привезенных в рюкзаке прямо из Будапешта, ничего не имел общего с тем пойлом, которое в результате получалось из содержимого цистерны. Потом в Польше настала свобода, пришел Бальцерович и «как-то там всё само собой пошло-поехало». Сегодня вина стоят на полках в той же самой квартирке, но какое разнообразие! Калифорния, Чили, Аргентина, Южная Африка – из недавно открытого мира вин, но и традиционные Франция, Германия, Испания, Италия и Португалия – из давно и хорошо знакомого мира вин – тоже представлены. Случалось, он заходил к пану Зигмунту в магазинчик и задерживался там подольше. Иногда очень долго. Покупал бутылку, пан Зигмунт открывал ее настоящим штопором, который мог помнить девятнадцатый век, подходил к дубовому шкафу, доставал подходящие бокалы, и начинался разговор. О винах, о цензуре, о Франции, о книгах, фильмах, виноградниках, иногда о женщинах. Но это уже под конец второй бутылки. Поэтому, когда он выбирался за вином в магазинчик пана Зигмунта, то случалось, что – как бы предвидя будущее – предупреждал Агнес, оставлял машину дома, брал такси и ехал в маленький магазинчик, что недалеко от почты.
Сегодня у него совсем не было времени на посиделки. Спросил, есть ли шабли. Пан Зигмунт, празднично одетый, с гигантских размеров галстуком-бабочкой, поприветствовал его как хорошего знакомого и долгожданного гостя.
– Вы спрашиваете шабли? А как же, как же. Говорите, к облатке? Пане Винсентий, на свете нет ничего лучше среди белых вин. И я говорю это вам не потому, что хочу понравиться французу. Вовсе нет. А шабли у нас как раз есть. Само собой. Одна коробка на черный день всегда. Есть и petit, и premier cru, и grand cru. Но за грандом, если захотите взять, я должен спуститься в подвал. Шабли должно быть, пане Винсентий. Ой, должно. Я мою жену, если в чем-то провинюсь, то бутылочкой шабли всегда задобрю. В прошлом году мы вместе с дочкой и внучкой ездили смотреть сбор винограда в Шабли. Так нам захотелось приобщиться к этому винограду, попробовать его. Прямо с лозы. Вроде как шардоне, но, скажу вам, всё-таки другой. Более тонкий вкус. Вроде та же Бургундия, но там, на полях около Шабли, что-то должно быть другое в той земле. Целый день собирали мы с женой виноград с лозы на одном из виноградников. Французы, наверное, подумали, что мы сошли с ума, потому что задаром работали, хотя поляков среди сборщиков там было много. Вечером хозяин пригласил нас в свои подвалы. В бочках шабли, на деревянных полках шабли, на столе в бокалах шабли, в крови – шабли. Никогда не забуду Бургундию, пане Винсентий, ой не забуду, никогда…
* * *
Бургундия. Он тоже Бургундии не забывал. И хоть никогда там не пробовал шабли, но тоже когда-то собирал и ел виноград прямо с лозы на одном из виноградников Бургундии. Ему тогда было восемнадцать лет. Его лицей в Нанте предложил учащимся двух классов двухнедельное пребывание в окрестностях городка Нюи-Сен-Жорж. В рамках социально-педагогического эксперимента они должны были познакомиться с тяжелым физическим трудом сборщиков винограда. Ни франка за работу. Абсолютно добровольно. За переезд и ночлег платят родители, виноградник обеспечивает каждому двухразовое питание плюс багет на завтрак. Поехали все без исключения. Сразу после каникул еще две недели без школы. Причем в Бургундии. Блеск. Такое выпадает не каждому. У него и раньше были экскурсии от школы, но ни на одну из них не было столько учителей, желающих поехать сопровождающими. Их расселили по частным домам в окрестностях виноградника, и только воспитатели жили в гостинице в Нюи-Сен-Жорж. Они не были единственными, кого знакомили с тяготами физического труда в этом районе. В одном лицее из далекого Кале тоже кому-то в голову пришла эта идея. В нескольких сотнях метров от пустого овина, где поставили десять кроватей, был другой овин, где тоже поставили кровати и где ночевали девочки из Кале. Утром за ребятами приезжал видавший виды автобус – сначала за мальчиками из Нанта, потом за девочками из Кале. Через три дня на свободном месте в автобусе рядом с ним оказалась Аиша, девочка с выразительными черными глазами, черными как смоль шелковистыми волосами, с небольшим, но заметным шрамом на левой щеке. Всю дорогу до виноградника она сосредоточенно читала книгу, время от времени улыбаясь, иногда смеялась. Когда она смеялась, ее локоть задевал его руку. Тогда она отрывалась от чтения, смотрела ему в глаза, извинялась. На винограднике их разбивали на группы и направляли на разные участки склона, на котором росла виноградная лоза. В тот день они попали в одну группу. Он обрадовался. Он шел от лозы к лозе рядом с ней. Когда ее корзина набиралась, он относил ее к трактору. Если она говорила, что хочет пить, он шел на край виноградника и приносил ей в кружке холодный чай, который они брали из больших алюминиевых бидонов. Он хотел быть как можно ближе к ней и своими знаками внимания. Иногда флиртовал с ней, иногда осторожно и тонко соблазнял, не видя в этом ничего плохого. Она нравилась ему. Очень нравилась. На его флирт она отвечала взаимностью, не противилась соблазнению. К тому же она читала книги, а из разговора стало ясно, что смотрела фильмы и не была распущенной, высокомерной и капризной «мадемуазель из Парижа». Вечером они встретились у ее овина, но сначала он съездил на разбитом велосипеде в расположенный в пятнадцати километрах от них маленький деревенский магазинчик и купил им мороженое. Когда он вернулся, мороженое успело растаять. Они сидели на цементном кольце давно высохшего колодца и разговаривали. Ее родители – мать француженка, отец алжирец – приехали во Францию, когда в Алжире разгорелась кровавая война, за которую Франции стыдно по сей день. Аиша – это мусульманское имя. Так звали одну из жен пророка Мухаммеда, а ее так назвали в честь бабушки. Родилась она в Алжире, в Джельфе, но, когда ей было всего четыре месяца от роду, ее родители эмигрировали во Францию.