Но драккар выжимает десять – двенадцать узлов, а лодка хорошо если шесть-семь. Стало быть, выходить надо, как только стемнеет, и идти всю ночь, чтобы к обеду прибыть к месту назначения.
«Всю ночь не есть?..» – мелькнуло у Кости. Ну уж, нет уж!
Его размышления нарушил Виглаф.
– Вы… это, – промямлил он, – посторожите вдвоем, ладно? Я быстро, только пивка перехвачу да мяска. Ага?
– Давай, – с готовностью сказал Эваранди. – А мы потом, по очереди.
– Ага!
Виглаф убежал и пропадал где-то добрых полчаса. Вернулся он сытый и довольный.
Костя, расспросив, где черпают пиво и отрезают мясо, покинул пост – его очередь!
Как только длинный дом заслонил от него пристань, он поспешил к наустам.
Местные не слишком-то и обращали на него внимание – ни доспехов на нем порядочных, ни меча.
Плющ больше Щепотнева высматривал – вот кто был опасен.
В памяти всплыл незнакомец в мантии, что подсел к нему в таверне. Прав-таки оказался! С другой стороны, разве он спорил с Шимоном по-честному? Вот если душой не кривить – сильно ли его беспокоит благополучие местного населения?
Нет же, верно?
Конечно, считается благородным, если ты проявляешь заботу о ближних, печешься о народном благе, но это же все ложь, отвратное лицемерие!
Самого же корчит, когда слышишь журчание очередного благодетеля, баллотирующегося в Госдуму и вешающего лапшу электорату на уши.
Так чего же в ту же дуду трубишь?
«А люди?» Дались тебе эти люди…
Человеческая душа слишком мелка, чтобы возлюбить ближнего. Дай Бог, чтобы хватило внимания на родных и любимых.
У Валерки тут дед с бабой, а у него… Хм.
Плющ поежился, не зная, как определить то место в его жизни, которое неожиданно заняла Эльвёр.
Любви тут нет – «кака така любовь?» А что есть?
Ну в любом случае, если кто возжелает причинить девушке смерть или страдание, он будет резко против.
Очень резко.
И станет ли он хладнокровно наблюдать за тем, как Эльвёр насилуют и убивают? Нет, сам же постарается нанести убивцу травмы, не совместимые с жизнью. Так надо ли тогда ставить на вид Семену?
У Щепотнева свои приоритеты.
Размахнулся он, правда, больно уж широко, но тут тоже вопрос: а когда стоит включать совесть?
Когда может сгинуть сотня душ? А если лишь полста человек умертвят, то совесть должна мучить вдвое слабее?
В общем не стоит морочить себе голову.
Оглядев наусты, Костя выбрал тот, что стоял третьим, если вести счет от пристани.
Добротная лодка на четырех гребцов была тяжеловата для одного, зато и мачта имелась, и парус, и даже бурдюк для воды. Наполнив меха свежей водой, Плющ понесся обратно, к дружинной избе, где толпа дренгов накачивалась пивом, закусывала мясом и галдела, как банда фанатов «Спартака».
Урвав изрядный кусок телятины с парой лепешек, Эваранди вернулся на борт драккара.
– Ну, я пошел! – сказал Бородин, перескакивая на доски причала. С ним на пару двинулся молодой воин из той компании, что стерегла «Вепря волн».
Валерий пропадал совсем недолго.
– Сюда идут дренги Торгрима и Эйвинда, – выпалил он, выбегая на пристань, – пьяные и с оружием!
– Так и мы с железом! – осклабился Виглаф, подхватывая секиру.
Вскоре молодняк, весьма воинственно настроенный, показался из-за домов, подходивших к самому берегу.
Дренгов было человек десять – краснорожие здоровяки, не блещущие интеллектом и нисколько от этого не страдающие.
– А ну выходи! – заорал самый здоровый из них. – Биться будем!
– Что, засранцы, – раздался голос с «Морского коня», – в море обкакались, пока другие бились? Решили попки подтереть и в бой?
Дренги взревели и бросились в атаку.
– Виглаф! – крикнул Костя. – Весла!
Воин глянул на него, не разумея, а после озарился улыбкой понимания.
Подхватив длинное кормовое весло, он размахнулся им, как дубиной, и буквально смел двоих из нападавших в воду.
Еще трое вовремя присели.
Одного из них свалил Плющ, тюкнув по голове, словно кием, а другого приложил Бородин – присевший дренг так и распластался по причалу.
Пьяное дурачье взревело еще пуще, принялось с остервенением кромсать топорами грозившие им весла.
Тогда уж и Виглаф осерчал – перескочив на пристань со щитом в одной руке и с секирой в другой, он начал охаживать не в меру распалившихся, орудуя обухом и краем щита.
Костя спрыгнул следом, замечая двоих, сиганувших с борта «Вепря волн» прямо в толпу. И пошла веселуха!
Рубить да колоть было нельзя – все ж таки свои, как ни крути, но отметелить до полусмерти сами боги велели.
Именно здесь, на маленькой пристани в Стьернсванфьорде, Плющ впервые в своей жизни ощутил упоение боем.
Когда злой азарт переполняет тебя, когда ты с наслаждением раздаешь удары направо и налево, получаешь сдачи, но сопротивление и боль лишь раззадоривают, греют кровь.
Трое или четверо засранцев проникли-таки на борт «Черного лебедя».
Роскви с Эваранди скакнули следом.
Один из любителей пива свалился в воду, другому помог Костя. Третьего они уделали на пару с Виглафом.
Когда Плющ обернулся в сторону причала, дренги уже позорно бежали.
Парочка недобитков ковыляла, а еще двое еле ворочались, мотая головами.
– Ну тебя и разукрасили! – захохотал Валера, глядя на Плюща.
– Ничего, – проворчал тот, щупая ноющие скулы, – они тоже синие будут ходить…
А вот Гребню досталось по-настоящему, чей-то нож глубоко рассек кожу на плече – кровь так и хлестала.
– Не-е, браток, – посерьезнел Бородин, – так дело не пойдет. Надо Андотта сюда!
– Он же колдун, – вытаращился Виглаф.
– Значит, и лекарь! – отрезал Валера.
Решительно отворив люк, он громко позвал:
– Андотт! Тут раненый! Поможешь?
Из трюмного лаза высунулась седая голова.
– В голову вы все раненые, – проворчал дед Антон. Якобы неохотно покинув трюм, он осмотрел Виглафа.
– Эк тебя зацепило-то… Нитку с иголкой! Живо!
Костя молча протянул ему сумку, выданную в Интермондиуме.
– Бактерицидку взяли? – по-русски сказал дед. – Молодцы!
Смазав рану зельем, он стал зашивать ее. Виглаф сжал кулаки так, что, сожми они камень, раскрошили бы.