– Больше ни единой капли, – строго пообещал он сам себе.
…В хранилище музея медэкспертизы Валетты раздался грохот. На пол просыпались обломки ящика. Наклонившись сначала в одну, затем в другую сторону, на столе начала медленно подниматься мумия Фелиции. Её глаза светились мягким изумрудным светом.
Лишь слуги Смерти вечно ожидают,
Стоят в тени своей напоминаньем зла.
Тебя я, демон, срочно вызываю —
Чтоб ту вернуть, которая ушла…
Lake of Tears, «Demon You»
Каждое утро добавляло государю императору энное количество радости в жизни. Самую капельку, но всё же. Будем откровенны, любому из нас легко уяснить: поводов для расстройства мало, особенно если тебе за шестьдесят, но при этом достаточно денег, крепкое здоровье, и ко всему прочему ты ещё и государь император. Завтрак на гжельском подносе на этот раз состоял из блюдечка с мёдом, кубика масла, пары ломтиков чёрного хлеба и чашки дымящегося сбитня. У старушки из Дрездена, превосходно готовящей кофе, был выходной, да и сам монарх заставлял себя завтракать три дня в неделю исключительно местными продуктами в рамках программы импортозамещения. Сыр, правда, из рациона пришлось исключить – к сожалению, утратив конкуренцию с Западом, фермеры империи производили не сыр, а говно по принципу «да лохи купят и так». Эта горестная участь постигла многие отечественные продукты, но государя сей печальной новостью (как и остальными новостями аналогичного плана) предпочитали лишний раз не раздражать. Постельное бельё сегодня было чёрным, с вышитыми золотыми орлами, а вот халат на императоре – саксонского типа, серебристый с каймой.
Ровно минута в минуту перед государем предстал Матвей Квасов.
– Ну-с, что там у нас? – благожелательно вопросил царь, лакомясь горячим сбитнем.
– А что может быть необычного? – традиционно удивился Квасов. – Счастье у нас, государь-надёжа, сплошное, в самой что ни на есть плотной консистенции. И хучь слово энто не патриотическое и я его всю ночь перед докладом тебе зубрил, однако ж для описания нынешнего состояния оно подходит как никогда. Энто до тебя нас терзала хрень полная, а сейчас позорно хорошо стало. Стыдно аж, батюшка, быть таким счастливым.
– Ладно, братец, – милостиво кивнул император. – Неужели и прям вот действительно всё так здорово? Как, например, обстоят дела с нашими аэропланами в Алавистане?
– Ууууууу, красавчик, – протянул Квасов. – Сущий блеск да красота в Алавистане-то. Авиаторы наши такого наавиатили, диву даёшься. Летают низенько, на поганых бросают бомбы всякие разные. А басурмане подлые бегут да спасаются, иные по дороге сразу христианство принимают, чтоб душу свою сберечь от погибели. Ты, отец, не сумлевайся.
Собственно, война в эмирате Алавистан, находящемся на восточных берегах Средиземного моря, была объявлена на удивление случайно. До этого военные действия против шаек кочевников на верблюдах, живущих за счёт производства дикого мёда, вели преимущественно Северо-Американские Соединённые Штаты. Победоносная война шла следующим образом – с утра в Пентагоне собирался брифинг о необходимости борьбы с нелегальными поставщиками мёда, с упором на то, что в противном случае мир обречён погибнуть. Далее к берегам непокорного эмирата направлялся боевой аэроплан и сбрасывал бомбу – с трансляцией в прямом эфире. От взрыва погибали пара ишаков и иногда неопознанный объект в чалме. Сие давало повод чиновникам Северо-Американских Соединённых Штатов с месяц рассуждать на всех телеканалах, что хребет бандам кочевников переломлен. Однажды государь император, краем уха услышав от Квасова об очередной бомбардировке, буркнул нечто вроде «да мы можем и не хуже». Стоявший за дверью министр двора Шкуро слов не разобрал и понял их как «сделайте, и не хуже». Он отдал приказ министру обороны, и уже на следующее утро реактивные аэропланы империи садились на базу в горах Алавистана. Государь сему событию страшно удивился, но, поскольку сам приучал чиновников министерства двора предупреждать свои желания, подумал, что демонстрация аэропланов в действии обеспечит рекламу имперскому оружию. Зато Северо-Американские Соединённые Штаты страшно возмутились. Дело в том, что североамериканцы наивнейшим образом пребывали в уверенности, что только они сами вправе бомбить любую страну. Когда этим занимались другие, из Пентагона объясняли: они бомбят кого надо, а другие – кого не надо, и такие действия незаконны. Североамериканцы заявили: имперские аэропланы уничтожают добрых кочевников на верблюдах, а уничтожать надо злых. Как именно следует отличать злых бородачей от добрых, они объяснить не могли, но упорно настаивали на своём.
– Я так и думал, – снисходительно кивнул государь император. – Главное, пускай наше авиационное воинство справится со всеми побыстрее и не оставит в живых ни басурман с ятаганами, ни подозрительных верблюдов. А кстати… давно хотел спросить, Матвеюшка, что конкретно обо мне в народе говорят? Телеинтервью – иное. Я опять думаю – не переодеться ли мне простым человеком, не выйти ли на улицу, аки Гарун ар-Рашид, неузнанным, не спросить ли у людей, как они живут? Вдруг что-то от меня скрывают…
Квасов засиял чистейшим оптимизмом.
– Скрывают?! Да как тебе в голову-то взбрело такое, кормилец?! – воскликнул он. – Сию же минуту одевайся, пойдём с тобой на площадь Красную прогуляемся, увидишь людей настоящих. Как знал, прихватил тебе на всякий случай искусственные усы да очки тёмные, а одежонку зараз раскопаем, чтоб никто из доброго люда не заподозрил – дескать, идёт себе моложавый мастеровой с фабрики неподалёку от центра, симпатичен, мил и мужикаст.
…Примерно через час государь и Квасов вышли из Кремля. Император был одет странновато, но лучшего не нашли – старые кроссовки, синие штаны от тренировочного костюма, пиджак «Армани», часы «Ролекс» и очки «Рэй Бан». Рыжие усы распушились над щеками. Матвей услужливо поддерживал царя под руку – того шатало вправо и влево, ноги разъезжались на камнях, колени дрожали: привыкнув с детства к персональному автомобилю, государь фактически заново учился ходить.
– Вон крестьянин идёт, твоё величество, весь такой сермяжной, народней не придумаешь, – шепнул ему в ухо Квасов. – Вот ты, аки калиф багдадской, и давай интересуйся.
Император неуверенно взглянул на представителя деревни.
– С-сударь, – сказал он запинаясь. – Вот вы, с бородой… гм… не могли бы вы…
– Да, господин хороший, – засветился счастьем крестьянин. – Чего-с изволите?
– Довольны ли вы жизнью своей? Хорошо ли вам под государевой властью?
Крестьянин, казалось бы, даже слегка удивился.
– Лучше и быть не может, барин. Скажем, выросли доляра да евры заграничные в цене, а нашенское всё тут же вслед за ними подорожало. Так и что? Стал я меньше кушать, исчезла у меня одышка, живот подтянулся, изменил питание в пользу экологически чистых овощей с собственного огорода. Благодаря государевой политике сделался резв, здоров и бодр, а то бы, глядишь, на жирной пище кондратий хватил раньше времени. Излишество – оно грех. О душе надо, о Боге подумать, а не покупать себе рояли всякие да гуляй-ящики во всю стену. Кабы не царь-батюшка, в жизни бы о духовном не помыслил: сидел бы в кабаке да лососину жрал богопротивнейше. Спаси тебя Христос, барин!