Из моей сумки, оставленной в прихожей, донеслись переливы. Это звонил Вася, только что подъехавший к дому.
— Извините ради бога, — сказала я, одеваясь. — У вас замечательная квартира. И замечательные пирожки. До свидания, Варвара Изотовна.
— Конечно, конечно, Аллочка, бегите. Ох, у вас такая сложная работа…
Я выбежала из квартиры, сытая, бодрая, готовая к новым трудовым подвигам. Общение с Варварой Изотовной и прогулка по осеннему парку принесли моей страждущей душе успокоение, а бренному телу — силы и энергию. Я взмахнула сумкой, примостилась боком на гладкие широкие перила и, вспомнив детство золотое, проехала целый лестничный пролет. Потом вскочила на ноги, одернула юбку и, все так же размахивая сумкой, как школьница, поскакала вниз по ступенькам.
Вася ждал меня у подъезда, покуривая в своей синей «карине». Я плюхнулась на переднее сиденье, как в песне, сказала: «Поехали!» — и махнула рукой.
— Ну и как? — спросил Никитин, разворачивая машину.
Я показала ему оттопыренный большой палец.
— У меня для тебя тоже есть потрясающая новость. Кислевского на банкете не будет, — со своей обычной ленивой интонацией произнес Василий.
— Почему?
— Виктор Сергеевич рассказывал… Вроде бы он поехал на показ и попал в аварию. Машина разбита в хлам, у Кислевского — сотрясение мозга… А я вот и думаю: откуда у него вообще мозг взялся?
— Злой ты… — захихикала я.
— Нет, я, конечно, понимаю, грех смеяться над убогим…
Кто-то, возможно, осудит меня, но мне была приятна эта новость. Я осторожно поцеловала Ваську в щеку и тут же стерла след от помады как весьма существенную улику. Никитин покосился на меня, потом обнял за плечи и притиснул к себе, точно так же, как если бы на моем месте была его маленькая дочурка Аришка. Мне стало одновременно и приятно, и горько. Только одно меня и утешало, что сегодня на банкете у Виктора Сергеевича не будет ни этого идиота Кислевского, ни Эвелины, и мы сядем за стол рядом друг с другом, а потом весь вечер будем танцевать.
— Послушайте, Всеволод, — говорила я снежным зимним утром в трубку телефона, — я, конечно, многое могу понять — карман у покупателя далеко не безразмерный… Но может быть, вы скажете, зачем пошли смотреть эту квартиру, если не располагаете нужной суммой?
— Я располагаю, — услышала я в ответ тягучий голос клиента по имени Всеволод. — Просто считаю, что мне не нужна такая дорогая квартира. Давайте смотреть что-то попроще…
Бисова детина!
— Если мне не изменяет память, мы с вами уже посмотрели девять или десять вариантов.
— Может быть. Я точно не помню.
— Вы только поймите меня правильно, Всеволод, — я и вправду пыталась быть с ним вежливой и деликатной, — дело не в том, что мне жаль потраченного времени. Просто я считаю, что нам с вами необходимо внести ясность по вопросу цены и качества квартиры, которая вам нужна.
— Да…
Чертова флегма…
Вот уже две недели я каталась с ним по объектам, а воз был и ныне там. Вероятно, на мою долю выпал один из тех случаев, когда ты никак не можешь понять, что клиенту надо: посмотреть, как люди живут, продемонстрировать собственную крутизну, убить время в обществе симпатичного риелтора женского пола или же все-таки выбрать вариант и купить квартиру? Он был абсолютно непрошибаемым. Каждый показ завершался у нас одной и той же фразой: «Мне надо с этой мыслью переспать». Я готова была сама с ним переспать, лишь бы он быстрее определился с выбором, но девичья гордость не позволяла решиться на этот отчаянный шаг.
Всеволод занимал должность заместителя директора в одной крупной фирме, но при этом совершенно не умел (или не хотел?) принимать решения. В связи с этим у меня частенько возникала стервозная мыслишка: а не позвонить ли мне генеральному директору этой компании и не поинтересоваться, на кой ляд ему нужны такие замы. И вообще, если быть до конца откровенной, черт бы их побрал, этих ВИП-клиентов, доморощенных наших князей и графьев рабоче-крестьянского происхождения…
Наш разговор опять-таки закончился ничем. Сева, невнятно мыча, как будто бы согласился с моими доводами, но, по обыкновению, сделал акцент на том, что ему нужна такая квартира, в которую бы он влюбился с первого взгляда. В девушек надо влюбляться, чудак-человек, а не в стены!
Я положила трубку и посмотрела в окно. Там, во внешнем мире, с непроницаемых белесых небес падал хлопьями пушистый снег. Конец года. Двадцать второе декабря. На двадцать восьмое была назначена корпоративная вечеринка в ресторане, и я с досадой вспомнила, что у меня нет ни одного приличного платья. У меня в работе было пять клиентов, практически готовых идти на задаток, да еще этот Всеволод, Севочка, благодаря нерешительности которого я каждый день приползала домой в одиннадцатом часу ни живая ни мертвая. По сравнению со мной Золушка была просто жалкой тунеядкой…
Прибежал Вася из БТИ в заснеженной норковой ушанке и пуховике из непромокаемой ткани. Он несколько раз громко топнул на входе, чтобы стряхнуть налипший снег с теплых зимних ботинок, затем снял шапку и тоже энергично ее встряхнул, чем вызвал неудовольствие нашей юной секретарши Олеси.
— Василий Андреевич, — сказала она с укоризной, — поаккуратнее, пожалуйста.
Просто капли воды попали на рукав ее белоснежной блузки и на документы, с которыми она работала.
— Извини, Олесь, — походя извинился Вася и стремительно последовал на свое рабочее место. Почему-то он сегодня был не в духе.
Вот и со мной поздоровался как-то формально, буркнул сухо: «Привет», небрежно швырнул на стол кожаную папку…
— Привет, привет… от старых штиблет, — ответила я, надеясь услышать от него какую-нибудь шутку-прибаутку, какими обычно мы с ним обменивались, приветствуя друг друга в начале рабочего дня. Но Вася даже не улыбнулся, молча ушел на кухню пить кофе.
«Что-то случилось», — пришла мне в голову нехорошая мысль. В самом деле, у семейного человека свои заботы, мало ли что, ребенок заболел, не дай бог, конечно, или с женой не поладил… Это я живу сама по себе, без привязок и обязательств, и ни о ком у меня душа не болит. И тут мне вспомнилось, что Вася пребывает в таком настроении еще с начала недели, просто в повседневной рабочей суете я этого не заметила. Мне даже было недосуг перекинуться с ним парой фраз. Мысленно осудив себя за невнимательность и бессердечие, я тут же поклялась, что обязательно поговорю с ним по душам, как только представится удобный случай.
Но когда он вернулся из кухни мрачнее мрачного, сел напротив меня и вперил взгляд в монитор, вся моя прежняя решимость, равно как и благие намерения, улетучилась, и я вдруг поняла, что не могу заговорить с ним. Даже находиться с ним за одним столом стало для меня в тягость. В мыслях он был где-то далеко, и я почувствовала себя брошенной и совершенно лишней. Все, что я могла сделать сейчас, — встать и уйти. Я решила выпить кофе на кухне.