— Иди козе хуй пили, — но ушел сам, когда человек в униформе полез за рацией.
«Олдбой» на Марата был еще закрыт, и Жека ничего не бросил в его витрину только потому, что не нашел — чем.
На следующий день он под вечер зашел в «Копов». Людей там было больше, чем в первый раз. Прокуренное пространство гипнотизировали тягучие, потрескивающие как старая пластинка биты «Portishead». Жека сел у края стойки, подальше от компании хмурых людей в штатском. Один из них, с седой щетиной и резкими чертами лица, покосился на Жеку, кивнул своим, встал с барного стула и, махнув рюмку водки, направился к дверям.
— Люся, нам повтори, пожалуйста, — попросили оставшиеся у худой барменши.
Обслужив их, девушка подошла к Жеке. Он спросил, на месте ли хозяин, получил утвердительный ответ.
— Можно его позвать? — спросил Жека.
— Да, сейчас.
Захар появился минут через пять, когда Бет Гиббонс пела тревожную как саундтрек к Хичкоку «Only You»: «In this morning selfishly how we’ve failed» [56] .
— Привет, Евген, — как старому знакомому сказал ему Захар. — Как дела? Помог тебе Марк? Как там у него?
Жека кивнул невпопад, вспомнив ту яркую вспышку, в которой, кажется, сгинул бывший полицейский.
— Выпьешь?
— Нет, спасибо. Захар, хотел у тебя спросить, — он помолчал, собираясь с духом. — Ты не знаешь, где Настя?
Хозяин «Копов» внимательно посмотрел на Жеку, присел рядом, выказывая сочувствие.
— Такая-сякая — сбежала из дворца? Ну, мой предыдущий опыт подсказывает, что могла свинтить в Европу.
— У нее визовый карантин, — покачал головой Жека.
— Тогда не знаю даже, — пожал плечами Захар и усмехнулся. — Клей принести?
В общем, все было напрасно. Оглушенный и разбитый, он вернулся домой. Если двое любят друг друга, это не может кончиться счастливо, подумал он, засыпая. Только вот вряд ли Настя его любила.
Новый день не принес ничего, кроме новой боли. Эта боль, от которой не спасал ибупрофен, со временем притупилась, но никуда не исчезла. И Жека все еще чувствовал ее, когда в середине ноября хоронил деда. Тогда он и понял, что надо что-то делать — что-то, помимо неожиданных даже для него самого пьяных засад до поздней ночи у дома Насти, с Emika в наушниках, греясь бивачными кострами, прятавшимися внутри недорогих бутылок. Окно ее студии каждый раз оставалось темным.
Тогда Жека включил компьютер, проверил остаток средств на своей «Visa» и зашел на Скайсканнер.
Новую визу сделал через турфирму, чтобы самому не ходить в Визовый центр — мимо витрин «Олдбоя».
* * *
Сунув в кофеварку капсулу, он сварил эспрессо, добавил в него сахара и сухих сливок и в три глотка осушил маленький граненый стакан. Вышел на улицу. Виллем не ошибся, говоря, что к вечеру погода наладится. Тучи, действительно, разошлись. По фасадам зданий скользили лучи заледеневшего на холодном ветру солнца.
Он раз за разом прокручивал в тяжелой голове Настин рассказ на ночной террасе «Mod». Ему нужен был дом в Пайпе, из окон которого были бы видны канал и граффити с Филипом Диком. Если его не закрасили, подумал Жека. С чего он, вообще, взял, что Настя тут, в Амстере, а не в Берлине или на Тенерифе? Или сняла квартиру где-нибудь в Купчино, на Олеко Дундича. Не пора ли позвонить Анникки, чей номер он записал? И засесть вместе в кофешопе, для начала? Растворить свое разочарование в стафе, в общении на английском, в… Но надежда умирает тяжелее, чем сам человек.
Старая пивоварня «Heineken», превращенная в музей, плевалась туристами с одинаковыми зелеными пакетами из сувенирного магазинчика. Шайка молодых смеющихся не то испанцев, не то балканцев в теплых разноцветных шапках с надписью «Amsterdam» у входа знакомилась с тремя веселыми не то немками, не то скандинавками. Делая групповой снимок на айфон, один из молодых людей загородил проезд голландскому дедку, который вез в корзине своего велосипеда лохматого пса. Дедок притормозил и пронзительными «фак офф!» разогнал компашку. Пес затявкал на с хохотом брызнувших в разные стороны парней и девушек.
Узенькими, казавшимися хрупкими от больших стеклянных витрин кафе и неброских магазинчиков, улочками ДеПайпа Жека вышел на рынок, безлюдный в этот вечерний час. Пустые прилавки наводили на мысль о том, что всех местных похитили инопланетяне.
Потянуло влагой. Впереди замаячил канал — Буренветеринг, если закачанная в смартфон карта не врала. Местечко унылое и грязное. Несколько голых деревьев, затянутых в кольчугу круглых металлических ограждений. Замусоренные воды. Бесчисленные велосипеды на стоянках. И дома, хоть и не прикидывающиеся старинными как в центре, но все равно с крюками у самых крыш для подъема мебели прямо в окна — старинное голландское ноу-хау.
Жека прошел квартал, второй и увидел граффити. Без дураков — Филип Дик, из головы которого помимо многоэтажек вылетали игральные карты (почему-то только бубновой масти) и космические ракеты, какими их рисовали на обложках советских фантастических книжек. Оглядываясь, Жека почувствовал, как сильнее забилось сердце.
Этот дом, из коричневого кирпича? Вот и лестница, прямо напротив Дика через улицу. Возле нее возились с велосипедом двое арабов примерно его возраста. Секунду помедлив, Жека перешел через мостовую к ним.
— Сори, — сказал он, и один из арабов, кучерявый как молодой Макаревич, поднял к нему лицо.
Жека не стал ничего придумывать, просто рассказал, что ищет девушку. Лет двадцати пяти — двадцати семи, высокая, с темными волосами, красивая.
— Вери бьютифул, гайс [57] .
Не появлялось ли в доме в последние месяц — два новой жилички, подходящие под описание?
Арабы переглянулись. Один сказал другому:
— Ленка.
— Вот? — переспросил Жека.
Арабы сказали, что да, есть такая девушка. Зовут Ленка, вроде как чешка.
— Бат ши из блонди [58] , — добавили арабы.
* * *
Окончательно стемнело, а он торчал под домом как подстерегающий поклевку рыбак. К нему подходил «Макаревич», предлагал пива, но Жека отказался. Не хватало еще потом бегать по району, искать угол, где он сможет избавиться от лишней жидкости. А заодно — пропустить… Кого? Настю? Или все-таки неизвестную ему чешку? «Макаревич» сказал, что видел девушку сегодня днем. Она уходила пешком. Вон стоит ее велосипед.
— Гуд лак, мэн, — произнес араб, соскучившись с ним, и ушел, ногой запнув куда-то вдаль пустую банку из-под пива.
Жека остался. Он замерз и хотел есть. И хорошо, что не было дождя. Ладно, еще полчаса подожду, подумал он, разглядывая висящий где-то над Ватерлооплейн перевернутый месяц — как будто он украшал шпиль невидимой мечети. Ну, максимум — час.