«Даже на карте не отмечено, – говорил Рук. – Местечко называется Серро Фабреджа, но Роупер любит называть его Фаберже».
Роупер снял кислородную маску и посмотрел на часы, будто проверяя вертолет на пунктуальность. Полоса облаков осталась внизу, и вертолет быстро шел на посадку. Красные и белые шасси засасывались в колодец темного леса.
Вооруженные люди в обмундировании смотрели на них.
«Если они возьмут тебя с собой, значит, опасаются оставить без надзора», – пророчески говорил Рук.
«Роупер сам объяснил мне это перед тем, как отправиться на «Ломбардию», – подумал Джонатан. – Он не доверит мне и пустого курятника, пока я собственноручно не подпишу свой выход в тираж».
Пилот выключил двигатель. Коренастый «испанец» в защитной форме бросился вперед, чтобы приветствовать их.
Несколько поодаль Джонатан увидел шесть хорошо замаскированных ангаров, каждый из которых охраняло по два человека, получивших, по-видимому, приказ оставаться в тени деревьев.
– Привет, Мэнни! – завопил Роупер, радостно выскакивая на бетонированную площадку. – Умираю с голоду! Помнишь Сэнди? Что на обед?
* * *
Они осторожно проследовали по тропе. Роупер возглавлял шествие, а коренастый полковник всю дорогу развлекал его болтовней, поворачиваясь к нему всем туловищем и то и дело для вящей убедительности сжимая клешнеобразной ручищей его плечо. Следом крадущимся шагом индейца шел Лэнгборн, далее – инструкторы. Джонатан узнал двух англичан, с развинченной походкой, которые появлялись у Майстера под именами Форбс и Лаббок и упоминались Роупером как брюссельские парни. За ними следовали два похожих друг на друга рыжеватых американца, увлеченно беседовавшие с белесым Олафом. За ними – Фриски с двумя французами, которых Фриски, вероятно, знал и раньше. За Фриски шли Джонатан, Тэбби и парнишка по имени Фернандес со шрамом на лице и двумя пальцами на руке. «Если бы мы были в Ирландии, я решил бы, что ты разминировал бомбы», – подумал Джонатан.
Пение птиц оглушало. Жара обжигала, как только они оказывались на солнце.
– У нас здесь самый высокий край в Панама, думай, – сказал Фернандес мягким восторженным голосом. – Никто не может сюда идти. Высота три тысячи метров. Очень крутая гора, кругом джунгли, ни дорога, ни тропинка. Фермеры из Требеньо тут были, дерева жгли, ржу сажали, ушли. Нет террора.
– Здорово, – вежливо отозвался Джонатан.
Секундное замешательство, которое Тэбби сумел преодолеть быстрее, чем Джонатан.
– Почвы, Ферди, хотел ты сказать, – мягко поправил он. – Это называется не «терра», а «почва». Здесь очень тонкий слой почвы.
– Люди из Требеньо – очень грустные люди, мистер Томас. Со всеми сражаются. Теперь они должны жениться на племя, которое им не нравится.
Джонатан сочувственно хмыкнул.
– Мистер Томас, сэр, мы говорим, мы старатели. Мы ищем нефть. Мы ищем золото. Мы ищем золотую жабу, золотого орла, золотого тигра. Мы здесь мирные люди, мистер Томас. – Раздался гомерический хохот, к которому Джонатану пришлось присоединиться.
Из-за стены джунглей Джонатан услышал пулеметные очереди и сухой шлепок взорвавшейся гранаты. Потом какое-то мгновение стояла полная тишина, опять сменившаяся лесным гомоном. Так было в Ирландии, вспомнил он: после взрыва все прежние звуки замирали до поры, пока все не успокоится.
Ветви над ними сомкнулись, и Джонатан очутился в туннеле Кристалла. Белые цветы граммофончики, стрекозы и желтые бабочки порой щекотали его кожу. Он вспомнил утро, когда Джед была в желтой блузке и словно коснулась его взглядом.
Отряд потных пехотинцев, трусивших мимо вниз по холму с противотанковыми реактивными ружьями на плечах, вернул его к жизни. Во главе отряда бежал юноша со светло-голубыми глазами, в аборигенской шляпе. Но глаза его испанско-индейских подчиненных в злобном изнеможении были прикованы к дороге под ногами, так что единственное, на что успел обратить внимание Джонатан, пока они неслись мимо, была фанатическая изможденность покрытых маскировочной краской лиц, кресты на шеях, запах пота и заляпанная грязью форма.
С горы повеяло прохладой, и Джонатан перенесся в леса над Мюрреном, которыми пробирался к подошве Лобхорна, чтобы совершить однодневное восхождение. Он почувствовал себя невероятно счастливым. «Джунгли – еще одно возвращение домой», – подумал Джонатан.
Дорога шла вдоль бурного ручья, небо заволокло. Когда они переходили высохшую речку, профессиональный наблюдатель, прекрасно изучивший науку атак и штурмов, заметил веревки, проволочные ловушки, снарядные гильзы и сети, почерневшие кусты и следы взрывов на стволах деревьев. Они вскарабкались по склону по границе травы и скалы и, оказавшись наверху, посмотрели вниз. Лагерь внизу с первого взгляда казался пустым. Дым поднимался из кухонной трубы под звуки жалобной испанской песни. «Сильные мужчины – в джунглях. Все ушли, кроме поваров, больных и кадровых офицеров».
– При Норьеге здесь училось много добровольцев, – методично продолжал заниматься образованием Джонатана Фернандес. – Панама, Никарагуа, Гватемала, Американо, Колумбия. Испанцы, индейцы – все учились здесь очень хорошо, чтобы бить Ортегу. Чтобы бить Кастро. Чтобы бить много плохих людей.
Только когда они спустились со склона и вошли в лагерь, Джонатан понял, что Фаберже – сумасшедший дом.
* * *
База возвышалась над остальной частью лагеря и была с тыла и с флангов загорожена белой стеной, исписанной лозунгами. Под ней кольцом располагались дома из шлакоблоков с намалеванными на дверях чудовищными картинками, указывавшими на назначение дома: кухня с громадной кухаркой, баня с голыми купальщиками, медпункт с окровавленными телами, школа технического образования и политпросвещения, дом тигра, дом змеи, дом обезьяны, птичник и, на небольшом возвышении, часовня, на стенах которой наляпаны Дева Мария с младенцем, охраняемые свирепыми бойцами джунглей с «калашниковыми». Между домами стояли вырезанные из фанеры и разрисованные фигуры в половину человеческого роста, свирепыми глазами взирающие на бетонные дорожки: толстопузый торговец в треугольной шляпе, голубом сюртуке и плоеном воротнике; нарумяненная сеньора из Мадрида в мантилье; индейская крестьянка с голой грудью, широко раскрытыми глазами и ртом, неистово крутящая ручку несуществующего колодца. Из окон и фальшивых труб торчали розовые гипсовые руки, ноги и остервенелые лица, забрызганные кровью, словно их только что отрубили у несчастных, пытавшихся спастись бегством.
Но еще более безумное впечатление, чем вся эта мазня на стенах, все эти колдовские истуканы, магические индейские письмена вперемежку с испанскими лозунгами и даже крытый тростником салун «Бешеная лошадь» с высокими табуретами, автоматическим проигрывателем и пляшущими голыми девицами на перегородках, производил зверинец. Там был ополоумевший горный тигр, едва помещавшийся в клетке со своим куском гнилого мяса. Там были стреноженные горные бараны и затравленные камышовые кошки. Там в одном грязном вольере собрали длиннохвостых попугаев, орлов, журавлей, коршунов и грифов, бивших подрезанными крыльями в злобе на сгущавшиеся сумерки. Там были мартышки, с немым отчаянием смотревшие из-за решеток, и ряды зеленых ящиков из-под боеприпасов, затянутых сетками, в каждом из которых помещались змеи одного вида, чтобы бойцы джунглей научились отличать друга от врага.